Неточные совпадения
— Тридцать, — говорит Манька обиженным голосом, надувая губы, —
ну да, тебе хорошо, ты все ходы помнишь. Сдавай…
Ну, так что же дальше, Тамарочка? — обращается она к подруге. — Ты говори, я слушаю.
— Ах, это мой Леванчик!
Ну да, он обещал сегодня прийти. Конечно, Леванчик.
—
Ну да, здорова. У нас каждую субботу докторский осмотр.
—
Ну да!
Ну конечно! — возразил Собашников, презрительно кривляясь. — У него такая прекрасная защита, как весь публичный дом. И, должно быть, все вышибалы с Ямской — его близкие друзья и приятели.
—
Да, — ответил репортер и с благодарностью, ласково поглядел на студента. —
Ну, что касается Сонечки, то ведь это абстрактный тип, — заметил уверенно Ярченко. — Так сказать, психологическая схема…
— Зачем же, черт побери, ты здесь толчешься? Я чудесно же вижу, что многое тебе самому противно, и тяжело, и больно. Например, эта дурацкая ссора с Борисом или этот лакей, бьющий женщину,
да и вообще постоянное созерцание всяческой грязи, похоти, зверства, пошлости, пьянства.
Ну,
да раз ты говоришь, — я тебе верю, что блуду ты не предаешься. Но тогда мне еще непонятнее твой modus vivendi [Образ жизни (лат.)], выражаясь штилем передовых статей.
Ну да, я анархист, потому что разум мой, когда я думаю о жизни, всегда логически приводит меня к анархическому началу.
—
Ну да, — сказал сурово Платонов, — ты возьмешь детскую спринцовку и пойдешь с нею тушить пожар?
—
Ну, а у вас, в Париже или Ницце, разве веселее? Ведь надо сознаться: веселье, молодость и смех навсегда исчезли из человеческой жизни,
да и вряд ли когда-нибудь вернутся. Мне кажется, что нужно относиться к людям терпеливее. Почем знать, может быть для всех, сидящих тут, внизу, сегодняшний вечер — отдых, праздник?
— Делай, как знаешь. Конечно, это хорошо.
Да поглядите, девчонки, ведь она вся мокрая. Ах, какая дурища!
Ну! Живо! Раздевайся! Манька Беленькая или ты, Тамарочка, дайте ей сухие панталоны, теплые чулки и туфли.
Ну, теперь, — обратилась она к Любке, — рассказывай, идиотка, все, что с тобой случилось!
— До-ому сему и всем праведно, мирно и непорочно обитающим в нем… — заголосил было по-протодьяконски Соловьев и вдруг осекся. — Отцы-святители, — забормотал он с удивлением, стараясь продолжать неудачную шутку.
Да ведь это… Это же… ах, дьявол… это Соня, нет, виноват, Надя…
Ну да! Люба от Анны Марковны…
—
Ну да, Люба. Князь, аллаверды!
— Ах,
да! — спохватился Лихонин, — это на нее Александра такого страха нагнала. Задам же я перцу этой старой ящерице!
Ну, пойдем, Любочка.
— А например… например…
ну вот, например, делать искусственные цветы.
Да, а еще лучше поступить в магазин цветочницей. Милое дело, чистое и красивое.
—
Ну да, — спокойно возразил Симановский, — в судомойки, в прачки, в кухарки. Всякий труд возвышает человека.
—
Да я же ничего… Я же, право… Зачем кирпичиться, душа мой? Тебе не нравится, что я веселый человек,
ну, замолчу. Давай твою руку, Лихонин, выпьем!
—
Ну да, — продолжал невозмутимо Симановский, — я покажу ей целый ряд возможных произвести дома химических и физических опытов, которые всегда занимательны и полезны для ума и искореняют предрассудки. Попутно я объясню ей кое-что о строении мира, о свойствах материи. Что же касается до Карла Маркса, то помните, что великие книги одинаково доступны пониманию и ученого и неграмотного крестьянина, лишь бы было понятно изложено. А всякая великая мысль проста.
—
Ну и свинья же этот ваш… то есть наш Барбарисов Он мне должен вовсе не десять рублей, а четвертную. Подлец этакий! Двадцать пять рублей,
да еще там мелочь какая-то.
Ну, мелочь я ему, конечно, не считаю. Бог с ним! Это, видите ли, бильярдный долг. Я должен сказать, что он, негодяй, играет нечисто… Итак, молодой человек, гоните еще пятнадцать. —
Ну, и жох же вы, господин околоточный! — сказал Лихонин, доставая деньги.
— Нарисуйте треугольник…
Ну да, вот так и вот так. Вверху я пишу «Любовь». Напишите просто букву Л, а внизу М и Ж. Это будет: любовь женщины и мужчины.
—
Да бросьте, господин, — досадливо прервала его Любка. —
Ну, что все об одном и том же. Заладила сорока Якова. Сказано вам: нет и нет. Разве я не вижу, к чему вы подбираетесь? А только я на измену никогда не согласна, потому что как Василий Васильевич мой благодетель и я их обожаю всей душой… А вы мне даже довольно противны с вашими глупостями.
— Посоветовала… Ничего я тебе не советовала. Что ты врешь на меня как на мертвую…
Ну да ладно — пойдем.
— Не сердись на меня, исполни, пожалуйста, один мой каприз: закрой опять глаза… нет, совсем, крепче, крепче… Я хочу прибавить огонь и поглядеть на тебя хорошенько.
Ну вот, так… Если бы ты знал, как ты красив теперь… сейчас вот… сию секунду. Потом ты загрубеешь, и от тебя станет пахнуть козлом, а теперь от тебя пахнет медом и молоком… и немного каким-то диким цветком.
Да закрой же, закрой глаза!
—
Ну да, — сказал Коля солидным басом. — Мало ли какие глупости бывают в молодости! Понятное дело…
—
Ну да, конечно, — у всякого это бывало.
— А ты никогда не мой себе представить…
ну, представь сейчас хоть на секунду… что твоя семья вдруг обеднела, разорилась… Тебе пришлось бы зарабатывать хлеб перепиской или там, скажем, столярным или кузнечным делом, а твоя сестра свихнулась бы, как и все мы…
да,
да, твоя, твоя родная сестра… соблазнил бы ее какой-нибудь болван, и пошла бы она гулять… по рукам… что бы ты сказал тогда?
— Господи, господи, — шептал он, — ведь это правда!.. Какая же это подлость!.. И у нас, у нас дома было это: была горничная Нюша… горничная… ее еще звали синьоритой Анитой… хорошенькая… и с нею жил брат… мой старший брат… офицер… и когда он уехал, она стала беременная и мать выгнала ее…
ну да, — выгнала… вышвырнула из дома, как половую тряпку… Где она теперь? И отец… отец… Он тоже crop… горничной.
—
Да,
да… Помню, помню… Но повеситься!.. Какой ужас!.. Ведь я советовала ей тогда лечиться. Теперь медицина делает чудеса. Я сама знаю нескольких людей, которые совсем…
ну, совсем излечились. Это знают все в обществе и принимают их… Ах, бедняжка, бедняжка!..