Неточные совпадения
— Потому что Сергей Иваныч ему по морде
дали… Из-за Нинки. К Нинке пришел один старик… И остался на ночь… А у Нинки
был красный флаг… И старик все время ее мучил… А Нинка заплакала и убежала.
Он очень верно подражал жужжанию мухи, которую пьяный ловит на оконном стекле, и звукам
пилы; смешно представлял, став лицом в угол, разговор нервной
дамы по телефону, подражал пению граммофонной пластинки и, наконец, чрезвычайно живо показал мальчишку-персиянина с ученой обезьяной.
— И вот я взял себе за Сарочкой небольшое приданое. Что значит небольшое приданое?! Такие деньги, на которые Ротшильд и поглядеть не захочет, в моих руках уже целый капитал. Но надо сказать, что и у меня
есть кое-какие сбережения. Знакомые фирмы
дадут мне кредит. Если господь
даст, мы таки себе
будем кушать кусок хлеба с маслицем и по субботам вкусную рыбу-фиш.
После приезда, на другой день, он отправился к фотографу Мезеру, захватив с собою соломенную девушку Бэлу, и снялся с ней в разных позах, причем за каждый негатив получил по три рубля, а женщине
дал по рублю. Снимков
было двадцать. После этого он поехал к Барсуковой.
Остальные двое согласились на это, вероятно, неохотно, но Елене Викторовне сопротивляться не
было никакой возможности. Она всегда делала все, что хотела. И потом все они слышали и знали, что в Петербурге светские кутящие
дамы и даже девушки позволяют себе из модного снобизма выходки куда похуже той, какую предложила Ровинская.
— Никогда, мадам! — высокомерно уронила Эльза.Мы все здесь живем своей дружной семьей. Все мы землячки или родственницы, и
дай бог, чтобы многим так жилось в родных фамилиях, как нам здесь. Правда, на Ямской улице бывают разные скандалы, и драки, и недоразумения. Но это там… в этих… в рублевых заведениях. Русские девушки много
пьют и всегда имеют одного любовника. И они совсем не думают о своем будущем.
— Миленький, зачем же его мучить? Может
быть, он спать хочет, может
быть, он устал? Пускай поспит. Уж лучше я поеду домой. Вы мне
дадите полтинник на извозчика? Завтра вы опять ко мне приедете. Правда, душенька?
— Панычу ж мий, золотко ж мое серебряное, любый мой! Вы ж мене, бабу пьяную, простыте. Ну, що ж? Загуляла! — Она кинулась
было целовать ему руку. — Та я же знаю, що вы не гордый, як другие паны. Ну,
дайте, рыбонька моя, я ж вам ручку поцелую! Ни, ни, ни! Просю, просю вас!..
— Теперь, — сказал Соловьев, возвратившись в номер и садясь осторожно на древний стул, — теперь приступим к порядку дня.
Буду ли я вам чем-нибудь полезен? Если вы мне
дадите полчаса сроку, я сбегаю на минутку в кофейную и выпотрошу там самого лучшего шахматиста. Словом располагайте мною.
Дело, конечно, не в деньгах, которые я всегда для нее нашел бы, но ведь заставить ее
есть,
пить и притом
дать ей возможность ничего не делать — это значит осудить ее на лень, равнодушие, апатию, а там известно, какой бывает конец.
— Да я же ничего… Я же, право… Зачем кирпичиться, душа мой? Тебе не нравится, что я веселый человек, ну, замолчу.
Давай твою руку, Лихонин,
выпьем!
— Нет, так нельзя, Люба! Так невозможно дальше,говорил десять минут спустя Лихонин, стоя у дверей, укутанный, как испанский гидальго плащом, одеялом. — Завтра же я найму тебе комнату в другом доме. И вообще, чтобы этого не
было! Иди с богом, спокойной ночи! Все-таки ты должна
дать честное слово, что у нас отношения
будут только дружеские.
Дать бы ей только на извозчика и немножко на булавки, и поехала бы, и все
было бы прекрасно, и
был бы я теперь независим, свободен и не испытывал бы этого мучительного и позорного состояния духа.
— Молодой человек! Я не знаю, чему вас учат в разных ваших университетах, но неужели вы меня считаете за такую уже окончательную дуру?
Дай бог, чтобы у вас
были, кроме этих, которые на вас, еще какие-нибудь штаны!
Дай бог, чтобы вы хоть через день имели на обед обрезки колбасы из колбасной лавки, а вы говорите: вексель! Что вы мне голову морочите?
Он говорил, может
быть, и не так, но во всяком случае приблизительно в этом роде. Любка краснела, протягивала барышням в цветных кофточках и в кожаных кушаках руку, неуклюже сложенную всеми пальцами вместе, потчевала их чаем с вареньем, поспешно
давала им закуривать, но, несмотря на все приглашения, ни за что не хотела сесть. Она говорила: «Да-с, нет-с, как изволите». И когда одна из барышень уронила на пол платок, она кинулась торопливо поднимать его.
К шесчастью, около него в то время не
было ни одной из теперешних прогрессивных и ученых
дам, которые, отвернув шею классическому аисту и вырвав с корнем капусту, под которой находят детей, рекомендуют в лекциях, в сравнениях и уподоблениях беспощадно и даже чуть ли не графическим порядком объяснять детям великую тайну любви и зарождения.
Если бы она не плакала, то, вероятно, ей просто
дали бы отступного и она ушла бы благополучно, но она
была влюблена в молодого паныча, ничего не требовала, а только голосила, и потому ее удалили при помощи полиции.
Этот пожилой, степенный и величественный человек, тайный продавец казенных свечей,
был очень удобным гостем, потому что никогда не задерживался в доме более сорока минут, боясь пропустить свой поезд, да и то все время поглядывал на часы. Он за это время аккуратно
выпивал четыре бутылки пива и, уходя, непременно
давал полтинник девушке на конфеты и Симеону двадцать копеек на чай.
— Ах ты, глупыш, глупыш! Ну, не сердись — возьму я твои деньги. Только смотри: сегодня же вечером пожалеешь, плакать
будешь. Ну не сердись, не сердись, ангел,
давай помиримся. Протяни мне руку, как я тебе.
— Ну, теперь — гэть бегом!.. Живо! Чтобы духу вашего не
было! А другой раз придете, так и вовсе не пустю. Тоже — умницы!
Дали старому псу на водку, — вот и околел.
Суббота
была обычным днем докторского осмотра, к которому во всех домах готовились очень тщательно и с трепетом, как, впрочем, готовятся и
дамы из общества, собираясь с визитом к врачу-специалисту: старательно делали свой интимный туалет и непременно надевали чистое нижнее белье, даже по возможности более нарядное. Окна на улицу
были закрыты ставнями, а у одного из тех окон, что выходили во двор, поставили стол с твердым валиком под спину.
Теперь можно спокойно, не торопясь, со вкусом, сладко обедать и ужинать, к чему Анна Марковна всегда питала большую слабость,
выпить после обеда хорошей домашней крепкой вишневки, а по вечерам поиграть в преферанс по копейке с уважаемыми знакомыми пожилыми
дамами, которые хоть никогда и не показывали вида, что знают настоящее ремесло старушки, но на самом деле отлично его знали и не только не осуждали ее дела, но даже относились с уважением к тем громадным процентам, которые она зарабатывала на капитал.
Итак, вот мои условия: вы
будете экономкой, я вам
даю пятнадцать процентов из чистой прибыли.
Я вам
дам выходные дни, когда вы
будете совершенно свободны.
— Is'gut! [Ну хорошо! (нем.)] — сдалась со вздохом Эмма Эдуардовна. — Я вам, дитя мое, ни в чем не могу отказать.
Дайте я пожму вашу руку.
Будем вместе трудиться и работать для общего блага.
— Я их не знаю… Один из них вышел из кабинета позднее вас всех. Он поцеловал мою руку и сказал, что если он когда-нибудь понадобится, то всегда к моим услугам, и
дал мне свою карточку, но просил ее никому не показывать из посторонних… А потом все это как-то прошло и забылось. Я как-то никогда не удосужилась справиться, кто
был этот человек, а вчера искала карточку и не могла найти…
— Гм… Сегодня… Не ручаюсь — вряд ли успеем… Но вот вам моя памятная книжка. Вот хотя бы на этой странице, где у меня знакомые на букву Т., — так и напишите: Тамара и ваш адрес. Часа через два я вам
дам ответ. Это вас устраивает? Но опять повторяю, что, должно
быть, вам придется отложить похороны до завтра… Потом, — простите меня за бесцеремонность, — нужны, может
быть, деньги?
— Нет, нет, милый, не хочу так!.. Не хочу! Иди ко мне! Вот так! Ближе, ближе!..
Дай мне твои глаза, я
буду смотреть в них.
Дай мне твои губы — я
буду тебя целовать, а ты… Яне боюсь!.. Смелей!.. Целуй крепче!..
Неточные совпадения
Осип.
Давай их, щи, кашу и пироги! Ничего, всё
будем есть. Ну, понесем чемодан! Что, там другой выход
есть?
Хлестаков. Да вот тогда вы
дали двести, то
есть не двести, а четыреста, — я не хочу воспользоваться вашею ошибкою; — так, пожалуй, и теперь столько же, чтобы уже ровно
было восемьсот.
Осип. Да что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь вам, да все, знаете, лучше уехать скорее: ведь вас, право, за кого-то другого приняли… И батюшка
будет гневаться, что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь
дали.
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (
Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает
есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица!
Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Хлестаков (пишет).Ну, хорошо. Отнеси только наперед это письмо; пожалуй, вместе и подорожную возьми. Да зато, смотри, чтоб лошади хорошие
были! Ямщикам скажи, что я
буду давать по целковому; чтобы так, как фельдъегеря, катили и песни бы
пели!.. (Продолжает писать.)Воображаю, Тряпичкин умрет со смеху…