Вот именно об этом желтолицем и так мило сумбурном поэте думал Александров, когда так торжественно обещал Оленьке Синельниковой, на свадьбе ее сестры, написать замечательное сочинение, которое будет напечатано и печатно посвящено ей,
новой царице его исстрадавшейся души.
Неточные совпадения
Но теперь он любит. Любит! — какое громадное, гордое, страшное, сладостное слово. Вот вся вселенная, как бесконечно большой глобус, и от него отрезан крошечный сегмент, ну, с дом величиной. Этот жалкий отрезок и есть прежняя жизнь Александрова, неинтересная и тупая. «Но теперь начинается
новая жизнь в бесконечности времени и пространства, вся наполненная славой, блеском, властью, подвигами, и все это вместе с моей горячей любовью я кладу к твоим ногам, о возлюбленная, о
царица души моей».
„Именем пажа, данным подкидышу, — говорила Наталья Кирилловна, — хочет
новая царица начать новый двор; это явное оскорбление русских обычаев и законности.
Неточные совпадения
Наполненное шумом газет, спорами на собраниях, мрачными вестями с фронтов, слухами о том, что
царица тайно хлопочет о мире с немцами, время шло стремительно, дни перескакивали через ночи с незаметной быстротой, все более часто повторялись слова — отечество, родина, Россия, люди на улицах шагали поспешнее, тревожней, становились общительней, легко знакомились друг с другом, и все это очень и по-новому волновало Клима Ивановича Самгина. Он хорошо помнил, когда именно это незнакомое волнение вспыхнуло в нем.
«От равноправности и свободы и то мое, что было в прежних
царицах, получает
новый характер, высшую прелесть, прелесть, какой не знали до меня, перед которой ничто все, что знали до меня.
Но больше, еще гораздо больше могущества и прелести дается каждой из этих сил во мне тем
новым, что есть во мне, чего не было ни в одной из прежних
цариц.
«Но то, что во мне
новое, что дает высшую прелесть тому, что было в прежних
царицах, оно само по себе составляет во мне прелесть, которая выше всего.
Барыни пожилые старались хитро сочетать
новый образ одежды с гонимою стариною: чепцы сбивались на соболью шапочку
царицы Натальи Кириловны, а робронды и мантильи как-то напоминали сарафан и душегрейку.