Неточные совпадения
— Я не пойду, — сказал Александров неслышным ему самому
голосом, и его нижняя губа затряслась. Он и сам
в эту секунду не подозревал, что
в его жилах закипает бешеная кровь татарских князей, неудержимых и неукротимых его предков с материнской стороны.
В этом
голосе было столько повелительного, что бедный фараон мгновенно вскочил на ноги, стряхнул с глаз сонную истому и сразу увидел, что кричал старший юнкер Тучабский.
— Оленька, — сказал Александров дрожащим
голосом, — может быть, вы помните те четыре слова, которые я сказал вам на балу
в нашем училище.
И Александров, подобно Оленину, увидевшему впервые на станции горы, начал с блаженным ненасытным
голосом в душе перечислять...
Через недели две-три,
в тот час, когда юнкера уже вернулись от обеда и были временно свободны от занятий, дежурный обер-офицер четвертой роты закричал во весь
голос...
Лекция оканчивалась тем, что Колосов, вооружившись длинным тонким карандашом, показывал все отдельные части чертежа и называл их размеры: скат три фута четыре дюйма. Подъем четыре фута. Берма, заложение, эскарп, контрэскарп и так далее. Юнкера обязаны были карандашами
в особых тетрадках перечерчивать изумительные чертежи Колосова. Он редко проверял их. Но случалось, внезапно пройдя вдоль ряда парт, он останавливался, показывал пальцем на чью-нибудь тетрадку и своим
голосом без тембра спрашивал...
Александров подошел к доске (и все сразу узнали походку Колосова), вынул из кармана тщательно очищенный по колосовской манере мелок, завернутый аккуратно
в чистую белую бумагу, и (все даже вздрогнули) совершенно колосовским, стеклянным
голосом громко объявил...
В передовых санях, стоя, высился Жданов и орал во весь
голос...
— А! Господа юнкера! Дорогие гости! Милости просим! Пожалуйте, — веселым
голосом приветствовал он их, заботливо прислоняя
в угол свою великолепную булаву. — Без вас и бал открыть нельзя. Прошу, прошу…
Он был так мило любезен и так искренне рад, что со стороны, слыша его солидный
голос, кто-нибудь мог подумать, что говорит не кто иной, как радушный, хлебосольный хозяин этого дома-дворца, построенного самим Растрелли
в екатерининские времена.
— Вы хотите пройти, господин юнкер? — услышал он над собою
голос необыкновенной звучности и красоты, подобный альту
в самом лучшем ангельском хоре на небе.
Какой-то подпольный ядовитый
голос в нем же самом сказал с холодной насмешкой: «Любви мгновенной, любви с первого взгляда — не бывает нигде, даже
в романах».
«Да и какая любовь
в твои годы? — продолжал ехидный
голос. — Сколько сот раз вы уже влюблялись, господин Сердечкин? О, Дон-Жуан! О, злостный и коварный изменник!»
Но и оставаясь у себя дома, он всегда имел пару
в лице старшей сестры Зины, такой же страстной танцорки, причем музыку он изображал
голосом.
Вся Москва от мала до велика ревностно гордилась своими достопримечательными людьми: знаменитыми кулачными бойцами, огромными, как горы, протодиаконами, которые заставляли страшными
голосами своими дрожать все стекла и люстры Успенского собора, а женщин падать
в обмороки, знаменитых клоунов, братьев Дуровых, антрепренера оперетки и скандалиста Лентовского, репортера и силача Гиляровского (дядю Гиляя), московского генерал-губернатора, князя Долгорукова, чьей вотчиной и удельным княжеством почти считала себя самостоятельная первопрестольная столица, Сергея Шмелева, устроителя народных гуляний, ледяных гор и фейерверков, и так без конца, удивительных пловцов, голубиных любителей, сверхъестественных обжор, прославленных юродивых и прорицателей будущего, чудодейственных, всегда пьяных подпольных адвокатов, свои несравненные театры и цирки и только под конец спортсменов.
«Как это мило и как это странно придумано господом богом, — размышлял часто во время переклички мечтательный юнкер Александров, — что ни у одного человека
в мире нет тембра
голоса, похожего на другой. Неужели и все на свете так же разнообразно и бесконечно неповторимо? Отчего природа не хочет знать ни прямых линий, ни геометрических фигур, ни абсолютно схожих экземпляров? Что это? Бесконечность ли творчества или урок человечеству?»
— На молитву! Шапки долой! — командуют фельдфебеля. Четыреста молодых глоток поют «Отче наш». Какая большая и сдержанная сила
в их
голосах. Какое здоровье и вера
в себя и
в судьбу. Вспоминается Александрову тот бледный, изношенный студент, который девятого сентября, во время студенческого бунта, так злобно кричал из-за железной ограды университета на проходивших мимо юнкеров...
— Садитесь! — приказал он как будто угрожающим
голосом и стал перебирать списки. Потом откашлялся и продолжал: — Вот тут перед вами лежат двести десять вакансий на двести юнкеров. Буду вызывать вас поочередно, по мере оказанных вами успехов
в продолжение двухлетнего обучения
в училище. Рекомендую избранную часть называть громко и разборчиво, без всяких замедлений и переспросов. Времени у вас было вполне достаточно для обдумывания. Итак, номер первый: фельдфебель первой роты, юнкер Куманин!
Он машинально зачеркивал выходящие полки и
в то же время вел своеобразную детскую игру: каждый раз, как вставал и называл свой полк юнкер, он по его лицу, по его
голосу, по названию полка старался представить себе — какая судьба, какие перемены и приключения ждут
в будущем этого юнкера?
У него сильный стальной
голос, слышимый из конца
в конец огромнейшего Ходынского поля, на котором летом свободно располагаются лагерями и производят учение все войска Московского военного округа.
Берди-Пашу юнкера нельзя сказать чтобы любили, но они ценили его за примитивную татарскую справедливость, за
голос, за представительность и
в особенности за неподражаемую красоту и лихость, с которыми он гарцевал перед батальоном на своей собственной чистокровной белой арабской кобыле Кабардинке, которую сам Паша, со свойственной ему упрямостью, называл Кабардиновкой.
«Я Пуп, но не так уж глуп. Когда я умру, похороните меня
в моей табакерке. Робкие девушки, не бойтесь меня, я великодушен. Я Пуп, но это презрительная фора моим врагам. Я и Наполеон, мы оба толсты, но малы» — и так далее, но тут, достигая предела, ракета громко лопалась, и сотни
голосов кричали изо всех сил: «Пуп!«
Анчутин холодно и спокойно оглядел бывших юнкеров и начал говорить (Александров сразу схватил, что сиплый его
голос очень походит на
голос коршевского артиста Рощина-Инсарова, которого он считал величайшим актером
в мире).