Неточные совпадения
Опять задребезжал
робкий, молящий голос. Такой жалкий, что в нем, казалось, не было ничего человеческого. «Господи, что же это? — подумал Ромашов, который точно приклеился около трюмо, глядя прямо в свое побледневшее лицо и не видя его, чувствуя, как у него покатилось и болезненно затрепыхалось
сердце. — Господи, какой ужас!..»
Даже одно только известие о том, что документ этот у меня, уничтожило в
робком сердце его последние сомнения в достоверности факта — до такой степени он любил и уважал меня!
Быстрая и таинственная разлука поразила и истерзала
робкое сердце Степана Трофимовича, и, как нарочно, разом подошли и другие недоумения.
Как сейчас помню: у меня оставалось в руках только пятьсот рублей ассигнациями. Я вспомнил об отце и поехал в Волхов на ярмарку затем, чтоб пустить мой капитал в оборот. Но, увы! долговременное нахождение под следствием и судом уже подточило мое существование! Мой ум не выказывал изобретательности, а
робкое сердце парализировало проворство рук. Деньги мои исчезли, а сам я приведен был моими партнерами в такое состояние, что целых полгода должен был пролежать в городской больнице…
Но порой, особенно в сумерки, в тот час, когда гул колоколов напоминал ему то мгновение, когда впервые задрожала, заныла вся грудь его дотоле неведомым чувством, когда он стал возле нее на коленях в Божием храме, забыв обо всем, и только слышал, как стучало ее
робкое сердце, когда слезами восторга и радости омыл он новую, светлую надежду, мелькнувшую ему в его одинокой жизни, — тогда буря вставала из уязвленной навеки души его.
Неточные совпадения
Письмо Татьяны предо мною; // Его я свято берегу, // Читаю с тайною тоскою // И начитаться не могу. // Кто ей внушал и эту нежность, // И слов любезную небрежность? // Кто ей внушал умильный вздор, // Безумный
сердца разговор, // И увлекательный и вредный? // Я не могу понять. Но вот // Неполный, слабый перевод, // С живой картины список бледный, // Или разыгранный Фрейшиц // Перстами
робких учениц:
И поделом: в разборе строгом, // На тайный суд себя призвав, // Он обвинял себя во многом: // Во-первых, он уж был неправ, // Что над любовью
робкой, нежной // Так подшутил вечор небрежно. // А во-вторых: пускай поэт // Дурачится; в осьмнадцать лет // Оно простительно. Евгений, // Всем
сердцем юношу любя, // Был должен оказать себя // Не мячиком предрассуждений, // Не пылким мальчиком, бойцом, // Но мужем с честью и с умом.
Надежда быть близким к Вере питалась в нем не одним только самолюбием: у него не было нахальной претензии насильно втереться в
сердце, как бывает у многих писаных красавцев, у крепких, тупоголовых мужчин, — и чем бы ни было — добиться успеха. Была
робкая, слепая надежда, что он может сделать на нее впечатление, и пропала.
Настало молчание. Я продолжал держать ее руку и глядел на нее. Она по-прежнему вся сжималась, дышала с трудом и тихонько покусывала нижнюю губу, чтобы не заплакать, чтобы удержать накипавшие слезы… Я глядел на нее: было что-то трогательно-беспомощное в ее
робкой неподвижности: точно она от усталости едва добралась до стула и так и упала на него.
Сердце во мне растаяло…
О нет, Мизгирь, не страхом // Полна душа моя. Какая прелесть // В речах твоих! Какая смелость взора! // Высокого чела отважный вид // И гордая осанка привлекают, // Манят к тебе. У сильного — опоры, // У храброго — защиты ищет
сердце // Стыдливое и
робкое. С любовью // Снегурочки трепещущая грудь // К твоей груди прижмется.