Неточные совпадения
Офицеры подошли к глиняному чучелу. Первым рубил Веткин. Придав озверелое выражение своему доброму, простоватому лицу, он изо всей силы, с большим, неловким размахом, ударил
по глине. В то же
время он невольно издал горлом тот характерный звук — хрясь! — который делают мясники, когда рубят говядину. Лезвие вошло в глину на четверть аршина, и Веткин с трудом вывязил его оттуда!
Ромашов вышел на крыльцо. Ночь стала точно еще гуще, еще чернее и теплее. Подпоручик ощупью шел вдоль плетня, держась за него руками, и дожидался, пока его глаза привыкнут к мраку. В это
время дверь, ведущая в кухню Николаевых, вдруг открылась, выбросив на мгновение в темноту большую полосу туманного желтого света. Кто-то зашлепал
по грязи, и Ромашов услышал сердитый голос денщика Николаевых, Степана...
В другое
время он ни на секунду не задумался бы над тем, чтобы убежать из дому на весь день, хотя бы для этого пришлось спускаться
по водосточному желобу из окна второго этажа.
В это
время он случайно взглянул на входную дверь и увидал за ее стеклом худое и губастое лицо Раисы Александровны Петерсон под белым платком, коробкой надетым поверх шляпы… Ромашов поспешно, совсем по-мальчишески, юркнул в гостиную. Но как ни короток был этот миг и как ни старался подпоручик уверить себя, что Раиса его не заметила, — все-таки он чувствовал тревогу; в выражении маленьких глаз его любовницы почудилось ему что-то новое и беспокойное, какая-то жестокая, злобная и уверенная угроза.
Разговаривая, они ходили взад и вперед
по плацу и остановились около четвертого взвода. Солдаты сидели и лежали на земле около составленных ружей. Некоторые ели хлеб, который солдаты едят весь день, с утра до вечера, и при всех обстоятельствах: на смотрах, на привалах во
время маневров, в церкви перед исповедью и даже перед телесным наказанием.
Ему нужно было отвести на чем-нибудь свою варварскую душу, в которой в обычное
время тайно дремала старинная родовая кровожадность. Он, с глазами, налившимися кровью, оглянулся кругом и, вдруг выхватив из ножен шашку, с бешенством ударил
по дубовому кусту. Ветки и молодые листья полетели на скатерть, осыпав, как дождем, всех сидящих.
Младшие офицеры,
по положению, должны были жить в лагерное
время около своих рот в деревянных бараках, но Ромашов остался на городской квартире, потому что офицерское помещение шестой роты пришло в страшную ветхость и грозило разрушением, а на ремонт его не оказывалось нужных сумм.
У всех нервы напряглись до последней степени. В офицерском собрании во
время обедов и ужинов все чаще и чаще вспыхивали нелепые споры, беспричинные обиды, ссоры. Солдаты осунулись и глядели идиотами. В редкие минуты отдыха из палаток не слышалось ни шуток, ни смеха. Однако их все-таки заставляли
по вечерам, после переклички, веселиться. И они, собравшись в кружок, с безучастными лицами равнодушно гаркали...
— Это что такое? Остановите роту. Остановите! Ротный командир, пожалуйте ко мне. Что вы тут показываете? Что это: похоронная процессия? Факельцуг? Раздвижные солдатики? Маршировка в три темпа? Теперь, капитан, не николаевские
времена, когда служили
по двадцати пяти лет. Сколько лишних дней у вас ушло на этот кордебалет! Драгоценных дней!
Легким и лихим шагом выходит Ромашов перед серединой своей полуроты. Что-то блаженное, красивое и гордое растет в его душе. Быстро скользит он глазами
по лицам первой шеренги. «Старый рубака обвел своих ветеранов соколиным взором», мелькает у него в голове пышная фраза в то
время, когда он сам тянет лихо нараспев...
Извилистая стежка, протоптанная пешеходами, пересекала большое свекловичное поле. Вдали виднелись белые домики и красные черепичные крыши города. Офицеры пошли рядом, сторонясь друг от друга и ступая
по мясистой, густой, хрустевшей под ногами зелени. Некоторое
время оба молчали. Наконец Николаев, переведя широко и громко, с видимым трудом, дыхание, заговорил первый...
Он медленно пошел домой. Гайнан встретил его на дворе, еще издали дружелюбно и весело скаля зубы. Снимая с подпоручика пальто, он все
время улыбался от удовольствия и,
по своему обыкновению, приплясывал на месте.
Ромашов долго кружил в этот вечер
по городу, держась все
время теневых сторон, но почти не сознавая,
по каким улицам он идет. Раз он остановился против дома Николаевых, который ярко белел в лунном свете, холодно, глянцевито и странно сияя своей зеленой металлической крышей. Улица была мертвенно тиха, безлюдна и казалась незнакомой. Прямые четкие тени от домов и заборов резко делили мостовую пополам — одна половина была совсем черная, а другая масляно блестела гладким, круглым булыжником.
Но в нее обыкновенно складывали во
время вечеров,
по двое и даже
по трое на одну кровать, особенно пьяных офицеров.
Ромашов не мог удержаться от невольной грустной улыбки: эта «форма одежды обыкновенная» — мундир с погонами и цветным кушаком — надевается именно в самых необыкновенных случаях: на суде, при публичных выговорах и во
время всяких неприятных явок
по начальству.
Неточные совпадения
Аммос Федорович. С восемьсот шестнадцатого был избран на трехлетие
по воле дворянства и продолжал должность до сего
времени.
К нам земская полиция // Не попадала
по́ году, — // Вот были
времена!
Г-жа Простакова. Успеем, братец. Если ей это сказать прежде
времени, то она может еще подумать, что мы ей докладываемся. Хотя
по муже, однако, я ей свойственница; а я люблю, чтоб и чужие меня слушали.
Стародум. В тогдашнем веке придворные были воины, да воины не были придворные. Воспитание дано мне было отцом моим
по тому веку наилучшее. В то
время к научению мало было способов, да и не умели еще чужим умом набивать пустую голову.
По мере удаления от центра роты пересекаются бульварами, которые в двух местах опоясывают город и в то же
время представляют защиту от внешних врагов.