Неточные совпадения
— Эх вы, упрямец! Ну, да тут-то я вам дам «дружка» [Дружками называют
в Сибири ямщиков, «гоняющих» по вольному найму. (Примеч.
В. Г. Короленко.)] надежного. Он вас доставит
в Б. к молокану. А уж там непременно ночуйте. Ведь ехать-то мимо Чертова
лога придется, место глухое, народец аховый… Хоть свету дождитесь.
Вспомнив хищнические фигуры «бакланов», таинственность сопровождавшего их купца, затем странную неотвязчивость, с какою все они следовали за мною, — я пришел к заключению, что
в логу меня непременно ожидает какое-нибудь приключение.
— Погляди, — сказал он, — вон он, лог-то, виднеется, погляди, погляди!.. Тут вот,
в этом самом
логу, я этого человека убил…
— Кстати, — спросил у меня Василий Иванович, когда после чаю мы закурили сигары, продолжая свою беседу, — вы мне ведь еще не рассказали, что такое случилось с вами тот раз
в логу?
— Все
в этом же
логу проклятом. Взорвать бы это место порохом, право! Ямщика убили…
Передо мной, точно живой, встал образ «убивца», с угрюмыми чертами, со страдальческою складкой между бровей, с затаенною думой
в глазах. «Скликает воронья на мою головушку, проклятый!» — вспомнилось мне его тоскливое предчувствие. Сердце у меня сжалось. Теперь это воронье кружилось над его угасшими очами
в темном
логу, и прежде уже омрачившем его чистую жизнь своею зловещею тенью.
Я рассказал о своем приключении
в логу, о предчувствии ямщика, об угрозе, которую послал ему один из грабителей, как мне казалось, — купец. Проскуров не проронил ни одного слова.
Солнце задело багряным краем за черту горизонта, когда мы подъехали к
логу. Свету было еще достаточно, хотя
в логу залегали уже густые вечерние мóроки. Было прохладно и тихо. «Камень» молчаливо стоял над туманами, и над ним подымался полный, хотя еще бледный, месяц. Черная тайга, точно заклятая, дремала недвижимо, не шелохнув ни одною веткой. Тишина нарушалась только звоном колокольчика, который гулко носился
в воздухе, отдаваемый эхом ущелья. Сзади слышался такой же звон, только послабее.
Днем ли, ночью ли, а уж
в логу беспременно дело сделать надо, потому что капиталы повезет тут господин из города большие.
Да смотри, Костюша, убегешь ежели, — сам жив от меня не останешься!» Три дня мы
в логу этом прожили, все его дожидались.
— Бога-то? — усмехнулся бродяга и тряхнул головой. — Давненько что-то я с ним, с богом-то, не считался… А надо бы! Может, еще за ним сколько-нибудь моего замоленного осталось… Вот что, господин, — сказал он, переменив тон, — ничего этого нам не требуется. Что ты пристал? Говорю тебе: линия такая. Вот теперь я с тобой беседую как следует быть, аккуратно. А доведись,
в тайге-матушке или хоть тот раз,
в логу, — тут опять разговор был бы иного роду… Потому — линия другая… Эхма!
Я дал ему папиросу и вышел на крыльцо. Из-за лесу подымалось уже солнце. С «Камня» над
логом снимались ночные туманы и плыли на запад, задевая за верхушки елей и кедров. На траве сверкала роса, а
в ближайшее окно виднелись желтые огоньки восковых свечей, поставленных
в изголовье мертвого тела.
Неточные совпадения
Промахи же случаются оттого, что
логово зайца почти всегда защищено: оно прикрыто сучками и прутьями (когда он лежит под срубленной вершиною, что очень любит) или пеньками дерев, завялой крупной травою, вообще каким-нибудь дрязгом, всегда находящимся
в корнях кустов или
в лесной чаще.
Если принять рано утром вечерний малик русака, только что вставшего с
логова, то
в мелкую и легкую порошу за ним, без сноровки, проходишь до полдён: русак сначала бегает, играет и греется, потом ест, потом опять резвится, жирует, снова ест и уже на заре отправляется на
логово, которое у него бывает по большей части
в разных местах, кроме особенных исключений; сбираясь лечь, заяц мечет петли (от двух До четырех), то есть делает круг, возвращается на свой малик, вздваивает его, встраивает и даже четверит, прыгает
в сторону, снова немного походит, наконец после последней петли иногда опять встраивает малик и, сделав несколько самых больших прыжков, окончательно ложится на
логово; случается иногда, что место ему не понравится, и он выбирает другое.
Но кроме врагов, бегающих по земле и отыскивающих чутьем свою добычу, такие же враги их летают и по воздуху: орлы, беркуты, большие ястреба готовы напасть на зайца, как скоро почему-нибудь он бывает принужден оставить днем свое потаенное убежище, свое
логово; если же это
логово выбрано неудачно, не довольно закрыто травой или степным кустарником (разумеется,
в чистых полях), то непременно и там увидит его зоркий до невероятности черный беркут (степной орел), огромнейший и сильнейший из всех хищных птиц, похожий на копну сена, почерневшую от дождя, когда сидит на стогу или на сурчине, — увидит и, зашумев как буря, упадет на бедного зайца внезапно из облаков, унесет
в длинных и острых когтях на далекое расстояние и, опустясь на удобном месте, съест почти всего, с шерстью и мелкими костями.
Мне самому случалось видеть, как он дрожит, сидя
в своем
логове, слыша какой-нибудь приближающийся шум и готовясь вскочить каждую минуту.
Любимые места у русака для
логова — сурчины, где он ложится у самой сурочьей норы и прячется
в нее при первой опасности; потом снежные удулы по межам и овражкам:
в них он делает себе небольшое углубление
в виде норы,
в которое ложится; если дует погодка и тащит снежок, то заметет совсем лаз
в его
логово.