Неточные совпадения
У
мельника стало от той жидовской молитвы что-то сумно на душе, — и жутко, и жалко. Он переглянулся с наймитом, которому тоже слышно было жужжание из-за корчемной двери, и сказал...
Оба замолчали…
Мельник подумал, что опять его наймит зашиб хитрыми словами, и ему
стало опять неприятно. А из окон все неслись жужжание, и плач, и причитание жидов.
— Лгать не
стану, — говорит, — сам никогда не видал. Ну, а вы, господин
мельник, когда-нибудь Киев видели?
Наймит опять почесал себе о косяк спину, посвистал как-то не совсем приятно вслед
мельнику и
стал запирать двери, на которых были намалеваны белою краской кварта, рюмка и жестяной крючок (шкалик). А
мельник спустился с пригорочка и пошел вдоль улицы, в своей белой свитке, а за ним опять побежала по земле черная-пречерная тень.
— Ну-ну! — сказал
мельник, отходя. — Подумаешь, важную работу делает… Да и подлый же какой-то парубок, как чмокает, даже человеку
стало как будто завидно. Распустился народ!
«Э, не иссохла-таки, слава тебе, господи! — подумал про себя
мельник, прижимая рукой не очень-то худощавый
стан девушки. — Слава богу, еще ничего».
— Э, какая ты, Галя, ласая [Лакомая, охочая до чего-нибудь (укр.).]. Сейчас тебе и рушники. Как же это можно, когда я теперь сам
мельник и скоро, может,
стану первый богатырь (богач) на селе, а ты — бедная вдовина дочка?
— Не
стану молчать, мамо, не
стану, не
стану! — ответила девушка, точно в мельнице опять пошли ворочаться все колеса. — Вот же не
стану молчать, а коли хотите вы знать, то еще и очи ему выцарапаю, чтобы не смел на меня славу напрасно наводить, да в окна стучать, да целоваться!.. Зачем стучал, говори, а то как хвачу за чуприну, то не погляжу, что ты
мельник и богатырь. Небось, прежде не гордился, сам женихался да ласковыми словами сыпал. А теперь уж нос задрал, что и шапка на макушке не удержится!
— Ой, доню, молчи уже, моя смирная сиротинка! — сокрушенно вздохнув, опять промолвила старуха. — А вы, пан
мельник, не взыщите на глупой девке. Молодой разум с молодым сердцем — что молодое пиво на хмелю: и мутно, и бурлит. А устоится, так
станет людям на усладу.
— А мне что? — сказал
мельник. — Мне от нее ни горечи, ни услады не нужно, потому что я вам не ровня. Мне мои деньги подай, старая, то я на вашу хату и глядеть не
стану.
После этого мысли
мельника стали как-то еще скучнее.
И все это были мысли приятные. Только воспоминание о жиде опять испортило эти приятные мысли.
Мельнику стало скучно, что жид захватил себе все пастбища и его бедным карбованцам нечем кормиться, негде плодиться, точно стаду баранов на выгоне, где уже побывали жидовские козы… Тут уж, известно, не раскормишься.
Но на эти неприятные мысли, что
стали было покусывать его совесть, как собачонки,
мельник выпустил другие, еще посердитее...
Но тут он увидел, что дело меняется: чорт со своею ношей закружился в воздухе и
стал опускаться все ниже. «Видно, пожадничал да захватил себе ношу не под силу, — подумал
мельник. — Ну, теперь, пожалуй, можно бы и выручить жида, — все-таки живая душа, не сравняешь с нечистым. Ну-ко, благословясь, крикну поздоровее!»
Мельник издрог и
стал уже подумывать, что это все ему приснилось, тем более что на плотине совсем потемнело и нельзя было разобрать, что там такое чернеет на середине. Но когда долетел из села одинокий крик петуха, в кучке что-то зашевелилось. Янкель поднял голову в ермолке, потом огляделся, привстал и тихонько, по-журавлиному приподнимая худые ноги в одних чулках, попытался улепетнуть.
Янкель, присев,
стал очень громко кричать. Тут уже и чорт не мог ничего поделать: известно, что пока у жида душа держится, до тех пор ему никаким способом не зажмешь глотку, — все будет голосить. «Да что толку? — подумал
мельник, оглядываясь на пустую мельницу. — Подсыпка теперь гуляет себе с девками, а то и лежит где-нибудь пьяный под тыном».
Так говорил сам себе
мельник Филипп, чтобы было легче на совести, и только когда уже вовсе
стал засыпать, то из какого-то уголка в его сердце выползла, как жаба из норы, такая мысль...
— Вот подлая баба! — обозлился
мельник. — Вчера мне не отдала, а для жидовки так вот и нашлось. Ну, и народ! Старым и то нельзя
стало верить. Крещеному человеку не могла отдать… Погоди, старая, сочтусь я с тобой после…
Старые люди, а за стариками и бабы
стали было говорить, что батюшкина чистая правда, а
мельнику то слово показалось совсем неправильно и даже обидно.
Не
стал уже теперь
мельника словами гвоздить, а сгреб в обе руки картуз и, выслушавши, что ему сказал Филипп, ответил умненько...
Харько вынул люльку изо рта, посмотрел на
мельника, прищуривши один глаз, и так прищелкнул языком, что у того сразу
стало веселее на сердце…
— «А когда так, говорит, — то дело другое: как жида на селе не
стало, то и
мельник — стоющий человек…»
Он пошел с пригорка, а Харько все-таки посвистал еще, хоть и тише… Пошел
мельник мимо вишневых садов, глядь — опять будто две больших птицы порхнули в траве, и опять в тени белеет высокая смушковая шапка да девичья шитая сорочка, и кто-то чмокает так, что в кустах отдается… Тьфу ты пропасть! Не
стал уж тут
мельник и усовещивать проклятого парня, — боялся, что тот ему ответит как раз по-прошлогоднему… И подошел наш Филипп тихими шагами к вдовиному перелазу.
«Ох, и будет опять буча, как тот раз, а то и похуже, — подумал про себя
мельник. — Проклятый Харько своими проклятыми словами так мне все хорошо расписал… А теперь, как
станешь вспоминать, оно и не того… и не выходит в тех словах настоящего толку. Ну, что будет, то и будет!» — и он брякнул опять.
«Эх, не выскочит на этот раз, не обоймет, не поцелует хоть ошибкой, как тогда!..» — подумал про себя
мельник и таки угадал: вышла девка тихонько из хаты и
стала себе поодаль, сложив руки под белою грудью.
Хотелось
мельнику охватить девичий
стан да показать ей сейчас, зачем стучал, и даже, правду сказать, уже пододвинулся он бочком к Гале, да вспомнил, что еще надо Харьковы слова высказать, и говорит...
Да на
мельника! А
мельник от нее. Отбежал до перелаза,
стал на нем ногой и говорит...
— А еще я говорю, помните мое слово: как меня здесь не
станет,
мельник откроет шинок и
станет разбавлять водку, а проценты он и теперь дерет как следует… Два!
Тут только
мельник в первый раз заметил, какой Гаврило
стал за год оборванный и несчастный. А все оттого, что у хозяина заработает, у хозяина и пропьет; денег от
мельника давно уже не видал, а все забирал водкой. Подошел подсыпка вплоть к самому чорту, уперся сразу обеими ногами в гать и сказал...
— Может,
мельника? Позвать тебе, так я и позову. Э, нет, постой! А кто ж у нас шинковать
станет?
«Вот так, вот-таки так его, — сказал про себя
мельник и даже подпрыгнул от радости. — Я не я буду, когда у него чорт через полчаса не
станет глупее овцы! Я на крылосе читаю, что никто слова не поймет… так оттого, что скоро. А он вот и тихо говорит, а поди пойми, что сказал…»
— Вот оно что: одного унес, за другим прилетел… Ну, моя хата с краю!.. Засватал чорт жида, —
мельнику досталось приданое; теперь сватает
мельника, а приданое — мне. Солдат кому ни служит, ни о ком не тужит. Выручка на руках, пожалуй, можно и самому за дело приняться. Не
станет теперь Харька Трегубенка, а будет Харитон Иванович Трегубов. Только уж я не дурак: ночью на плотину меня никакими коврижками не заманишь…
Ну, тут, я думаю, сами вы уж догадались, что такую славу на бедную девушку навести напрасно нельзя. Пришлось
мельнику жениться. Да и сам Филипп признавался мне не один раз, что Галю вдовину всегда любил, а после той ночи, как побывал в когтях у нечистой силы, да Галя его вызволила, — такая она ему
стала приятная, что уж его бы никто и палкой от нее не мог отогнать.
Живут теперь на мельнице и уж детвору навели. А о шинке
мельник больше не думал и процентов не брал. И когда, бывало, при нем
станет кто толковать, чтобы спровадить жида Янкеля к чертовой матери из села, он только рукой махнет.
Неточные совпадения
Они рассказали ему, что играла Настасья Филипповна каждый вечер с Рогожиным в дураки, в преферанс, в
мельники, в вист, в свои козыри, — во все игры, и что карты завелись только в самое последнее время, по переезде из Павловска в Петербург, потому что Настасья Филипповна всё жаловалась, что скучно и что Рогожин сидит целые вечера, молчит и говорить ни о чем не умеет, и часто плакала; и вдруг на другой вечер Рогожин вынимает из кармана карты; тут Настасья Филипповна рассмеялась, и
стали играть.
Бугуруслан был хотя не широк, но очень быстр, глубок и омутист; вода еще была жирна, по выражению
мельников, и пруд к вечеру
стал наполняться, а в ночь уже пошла вода в кауз; на другой день поутру замолола мельница, и наш Бугуруслан сделался опять прежнею глубокою, многоводной рекой.
Увидев прикованного к столбу
мельника и вокруг него уже вьющиеся струи дыма, князь вспомнил его последние слова, когда старик, заговорив его саблю, смотрел на бадью с водою; вспомнил также князь и свое видение на мельнице, когда он в лунную ночь, глядя под шумящее колесо, старался увидеть свою будущность, но увидел только, как вода почервонела, подобно крови, и как заходили в ней зубчатые пилы и
стали отмыкаться и замыкаться железные клещи…
— Батюшка-царь! — сказал он, — охота тебе слушать, что
мельник говорит! Кабы я знался с ним,
стал ли бы я на него показывать?
Раздался кашель, и сквозь небольшое отверстие над дверью показалась белая борода и лицо, изрытое морщинами, среди которых светились два глаза ярко-серого цвети. Михеичу
стало неловко в присутствии
мельника.