Припомнились все неистовства старого Палача, суровые наказания самого Луки Назарыча и других управляющих, а из-за этих воспоминании поднялась кровавая
память деда нынешнего заводовладельца, старика Устюжанинова, который насмерть заколачивал людей у себя на глазах.
Я обрадовался возможности поговорить с человеком, который умел жить весело, много видел и много должен знать. Мне ярко вспомнились его бойкие, смешные песни, и прозвучали в
памяти дедовы слова о нем:
Неточные совпадения
Многое из того, что он рассказывал, не хотелось помнить, но оно и без приказаний
деда насильно вторгалось в
память болезненной занозой. Он никогда не рассказывал сказок, а всё только бывалое, и я заметил, что он не любит вопросов; поэтому я настойчиво расспрашивал его:
Я знаю на
память все молитвы утренние и все на сон грядущий, — знаю и напряженно слежу: не ошибется ли
дед, не пропустит ли хоть слово?
В церкви я не молился, — было неловко пред богом бабушки повторять сердитые
дедовы молитвы и плачевные псалмы; я был уверен, что бабушкину богу это не может нравиться, так же как не нравилось мне, да к тому же они напечатаны в книгах, — значит, бог знает их на
память, как и все грамотные люди.
В нем было что-то очень близкое кочегару, но в то же время он напоминал мне
деда, начетчика Петра Васильева, повара Смурого, и, напоминая всех людей, цепко укрепившихся в моей
памяти, он оставлял в ней свой глубокий узор, въедался в нее, точно окись в медь колокола.
И теперь, как
память о странном сне, рассказанном старым
дедом, рисовалась эта старина и какой-то простор, и какая-то дикая воля…