Неточные совпадения
Он говорил с печальным раздумием. Он много и горячо молился, а жизнь его была испорчена. Но обе эти сентенции внезапно слились в моем уме, как пламя спички с пламенем зажигаемого фитиля. Я понял молитвенное настроение отца: он,
значит, хочет чувствовать
перед собой бога и чувствовать, что говорит именно ему и что бог его слышит. И если так просить у бога, то бог не может отказать, хотя бы человек требовал сдвинуть гору…
На меня рассказ произвел странное впечатление… Царь и вдруг — корова… Вечером мы разговаривали об этом происшествии в детской и гадали о судьбе бедных подчасков и владельца коровы. Предположение, что им всем отрубили головы, казалось нам довольно правдоподобным. Хорошо ли это, не жестоко ли, справедливо ли — эти вопросы не приходили в голову. Было что-то огромное, промчавшееся, как буря, и в середине этого царь, который «все может»… Что
значит перед этим судьба двух подчасков? Хотя, конечно, жалко…
Вскоре выяснилось, что мой сон этого не
значил, и я стал замечать, что Кучальский начинает отстраняться от меня. Меня это очень огорчало, тем более что я не чувствовал за собой никакой вины
перед ним… Напротив, теперь со своей задумчивой печалью он привлекал меня еще более. Однажды во время перемены, когда он ходил один в стороне от товарищей, я подошел к нему и сказал...
— Да, она играет недурно и любит музыку; но что это
значит перед вами? Но здесь есть еще один молодой человек; вот с кем вы должны познакомиться. Это — артист в душе и сочиняет премило. Он один может вас вполне оценить.
Все его недостатки, как-то: высокое о себе мнение, упрямство, тщеславие, охота умничать и учить других, — ничего не
значат перед его достоинствами.
Неточные совпадения
Весь день этот, за исключением поездки к Вильсон, которая заняла у нее два часа, Анна провела в сомнениях о том, всё ли кончено или есть надежда примирения и надо ли ей сейчас уехать или еще раз увидать его. Она ждала его целый день и вечером, уходя в свою комнату, приказав
передать ему, что у нее голова болит, загадала себе: «если он придет, несмотря на слова горничной, то,
значит, он еще любит. Если же нет, то,
значит, всё конечно, и тогда я решу, что мне делать!..»
«Да нынче что? Четвертый абонемент… Егор с женою там и мать, вероятно. Это
значит — весь Петербург там. Теперь она вошла, сняла шубку и вышла на свет. Тушкевич, Яшвин, княжна Варвара… — представлял он себе — Что ж я-то? Или я боюсь или
передал покровительство над ней Тушкевичу? Как ни смотри — глупо, глупо… И зачем она ставит меня в это положение?» сказал он, махнув рукой.
Никак не мог он понять, что бы
значило, что ни один из городских чиновников не приехал к нему хоть бы раз наведаться о здоровье, тогда как еще недавно то и дело стояли
перед гостиницей дрожки — то почтмейстерские, то прокурорские, то председательские.
Я немножко виноват
перед ней, то есть так виноват, что не должен бы и носу к ним показывать; ну, а теперь она выходит замуж,
значит, старые счеты покончены, и я могу опять явиться, поцеловать ручки у ней и у тетеньки.
«Почему у нее нет детей? Она вовсе не похожа на женщину, чувство которой подавлено разумом, да и — существуют ли такие? Не желает портить фигуру, пасует
перед страхом боли? Говорит она своеобразно, но это еще не
значит, что она так же и думает. Можно сказать, что она не похожа ни на одну из женщин, знакомых мне».