Неточные совпадения
Дронов кричал, топал ногой, как лошадь, размахивал гранками. Самгину уже трудно было понять
связи его слов, смысл крика. Клим Иванович стоял по другую сторону стола и
молчал, ожидая худшего. Но Дронов вдруг выкрикнул:
Клим знал, что на эти вопросы он мог бы ответить только словами Томилина, знакомыми Макарову. Он
молчал, думая, что, если б Макаров решился на
связь с какой-либо девицей, подобной Рите, все его тревоги исчезли бы. А еще лучше, если б этот лохматый красавец отнял швейку у Дронова и перестал бы вертеться вокруг Лидии. Макаров никогда не спрашивал о ней, но Клим видел, что, рассказывая, он иногда, склонив голову на плечо, смотрит в угол потолка, прислушиваясь.
Связи между этими словами и тем, что она говорила о Лидии, Самгин не уловил, но слова эти как бы поставили пред дверью, которую он не умел открыть, и — вот она сама открывается. Он
молчал, ожидая, что сейчас Марина заговорит о себе, о своей вере, мироощущении.
Глафира Исаевна брала гитару или другой инструмент, похожий на утку с длинной, уродливо прямо вытянутой шеей; отчаянно звенели струны, Клим находил эту музыку злой, как все, что делала Глафира Варавка. Иногда она вдруг начинала петь густым голосом, в нос и тоже злобно. Слова ее песен были странно изломаны,
связь их непонятна, и от этого воющего пения в комнате становилось еще сумрачней, неуютней. Дети, забившись на диван, слушали
молча и покорно, но Лидия шептала виновато:
Другие гости заходили нечасто, на минуту, как первые три гостя; с ними со всеми все более и более порывались живые
связи. Обломов иногда интересовался какой-нибудь новостью, пятиминутным разговором, потом, удовлетворенный этим,
молчал. Им надо было платить взаимностью, принимать участие в том, что их интересовало. Они купались в людской толпе; всякий понимал жизнь по-своему, как не хотел понимать ее Обломов, а они путали в нее и его: все это не нравилось ему, отталкивало его, было ему не по душе.