Неточные совпадения
Мы шли двое — одно. Где-то далеко сквозь туман чуть слышно пело
солнце, все наливалось упругим, жемчужным, золотым, розовым,
красным. Весь мир — единая необъятная женщина, и мы — в самом ее чреве, мы еще не родились, мы радостно зреем. И мне ясно, нерушимо ясно: все — для меня,
солнце, туман, розовое, золотое — для меня…
Вот: она сидит на горячей от
солнца стеклянной скамье — на самой верхней трибуне, куда я ее принес. Правое плечо и ниже — начало чудесной невычислимой кривизны — открыты; тончайшая
красная змейка крови. Она будто не замечает, что кровь, что открыта грудь… нет, больше: она видит все это — но это именно то, что ей сейчас нужно, и если бы юнифа была застегнута, — она разорвала бы ее, она…
И вот я — с измятым, счастливым, скомканным, как после любовных объятий, телом — внизу, около самого камня.
Солнце, голоса сверху — улыбка I. Какая-то золотоволосая и вся атласно-золотая, пахнущая травами женщина. В руках у ней чаша, по-видимому, из дерева. Она отпивает
красными губами и подает мне, и я жадно, закрывши глаза, пью, чтоб залить огонь, — пью сладкие, колючие, холодные искры.
Знаю: сперва это было о Двухсотлетней Войне. И вот —
красное на зелени трав, на темных глинах, на синеве снегов —
красные, непросыхающие лужи. Потом желтые, сожженные
солнцем травы, голые, желтые, всклокоченные люди — и всклокоченные собаки — рядом, возле распухшей падали, собачьей или, может быть, человечьей… Это, конечно, — за стенами: потому что город — уже победил, в городе уже наша теперешняя — нефтяная пища.
— Но ты не знал и только немногие знали, что небольшая часть их все же уцелела и осталась жить там, за Стенами. Голые — они ушли в леса. Они учились там у деревьев, зверей, птиц, цветов,
солнца. Они обросли шерстью, но зато под шерстью сберегли горячую,
красную кровь. С вами хуже: вы обросли цифрами, по вас цифры ползают, как вши. Надо с вас содрать все и выгнать голыми в леса. Пусть научатся дрожать от страха, от радости, от бешеного гнева, от холода, пусть молятся огню. И мы, Мефи, — мы хотим…
Птичка божия не знает // Ни заботы, ни труда. // Птичка жить нам не мешает // Никак и никогда! // Долгу ночь на ветке дремлет, //
Солнце красное взойдет — // Птичка гласу бога внемлет, // Встрепенется и поет: // — Барыня, барыня! // Сударыня барыня! // Ты скажи нам, барыня, // Чего тебе надобно? // Лешка! Дергай! Делай! Зверски делай! Дико! И — эх ты-и! // Шла барыня из Ростова // Поглядеть на Льва Толстого, // А барыня из Орла — // Неизвестно куда шла! // Барыня…
Неточные совпадения
— Иди, ничаво! — прокричал с
красным лицом веселый бородатый мужик, осклабляя белые зубы и поднимая зеленоватый, блестящий на
солнце штоф.
— И я уверен в себе, когда вы опираетесь на меня, — сказал он, но тотчас же испугался того, что̀ сказал, и
покраснел. И действительно, как только он произнес эти слова, вдруг, как
солнце зашло за тучи, лицо ее утратило всю свою ласковость, и Левин узнал знакомую игру ее лица, означавшую усилие мысли: на гладком лбу ее вспухла морщинка.
Дамы раскрыли зонтики и вышли на боковую дорожку. Пройдя несколько поворотов и выйдя из калитки, Дарья Александровна увидала пред собой на высоком месте большое,
красное, затейливой формы, уже почти оконченное строение. Еще не окрашенная железная крыша ослепительно блестела на ярком
солнце. Подле оконченного строения выкладывалось другое, окруженное лесами, и рабочие в фартуках на подмостках клали кирпичи и заливали из шаек кладку и равняли правилами.
Проходя чрез мост, он тихо и спокойно смотрел на Неву, на яркий закат яркого,
красного солнца. Несмотря на слабость свою, он даже не ощущал в себе усталости. Точно нарыв на сердце его, нарывавший весь месяц, вдруг прорвался. Свобода, свобода! Он свободен теперь от этих чар, от колдовства, обаяния, от наваждения!
Тяжелый нос бабушки обиженно
краснел, и она уплывала медленно, как облако на закате
солнца. Всегда в руке ее французская книжка с зеленой шелковой закладкой, на закладке вышиты черные слова: