Секунду я смотрел на нее посторонне, как и все: она уже не была нумером — она была только человеком, она существовала только как метафизическая субстанция оскорбления, нанесенного Единому Государству. Но одно какое-то ее движение — заворачивая, она согнула бедра налево — и мне вдруг ясно: я знаю, я знаю это гибкое, как хлыст, тело — мои глаза, мои губы, мои
руки знают его, — в тот момент я был в этом совершенно уверен.
Неточные совпадения
В 12 часов — опять розовато-коричневые рыбьи жабры, улыбочка — и наконец письмо у меня в
руках. Не
знаю почему, я не прочел его здесь же, а сунул в карман — и скорее к себе в комнату. Развернул, пробежал глазами и — сел… Это было официальное извещение, что на меня записался нумер I-330 и что сегодня в 21 я должен явиться к ней — внизу адрес…
— Так, так. Понимаю. Самая опасная болезнь — опаснее я ничего не
знаю… — засмеялся, тончайшей бумажной
рукой быстро написал что-то, отдал листок I; написал — отдал мне.
Это были удостоверения, что мы — больны, что мы не можем явиться на работу. Я крал свою работу у Единого Государства, я — вор, я — под Машиной Благодетеля. Но это мне — далеко, равнодушно, как в книге… Я взял листок, не колеблясь ни секунды; я — мои глаза, губы,
руки — я
знал: так нужно.
— Да, да, именно… — я схватил его за
руку. Я слышал сейчас: из крана умывальника — медленно капают капли в тишину. И я
знал, это — навсегда. Но все-таки почему же вдруг душа? Не было, не было — и вдруг… Почему ни у кого нет, а у меня…
Было ли все это на самом деле? Не
знаю.
Узнаю послезавтра. Реальный след только один: на правой
руке — на концах пальцев — содрана кожа. Но сегодня на «Интеграле» Второй Строитель уверял меня, будто он сам видел, как я случайно тронул этими пальцами шлифовальное кольцо — в этом и все дело. Что ж, может быть, и так. Очень может быть. Не
знаю — ничего не
знаю.
— Нет, нет, дорогой мой: я
знаю вас лучше, чем вы сами. Я уж давно приглядываюсь к вам — и вижу: нужно, чтобы об
руку с вами в жизни шел кто-нибудь, уж долгие годы изучавший жизнь…
Руки ослабели, разжались. Талон выпал из них на стол. Она сильнее меня, и я, кажется, сделаю так, как она хочет. А впрочем… впрочем, не
знаю: увидим — до вечера еще далеко… Талон лежит на столе.
Я с трудом держу перо в
руках: такая неизмеримая усталость после всех головокружительных событий сегодняшнего утра. Неужели обвалились спасительные вековые стены Единого Государства? Неужели мы опять без крова, в диком состоянии свободы — как наши далекие предки? Неужели нет Благодетеля? Против… в День Единогласия — против? Мне за них стыдно, больно, страшно. А впрочем, кто «они»? И кто я сам: «они» или «мы» — разве я —
знаю?
Рядом с I — на зеленой, головокружительно прыгающей сетке чей-то тончайший, вырезанный из бумаги профиль… нет, не чей-то, а я его
знаю. Я помню: доктор — нет, нет, я очень ясно все понимаю. И вот понимаю: они вдвоем схватили меня под
руки и со смехом тащат вперед. Ноги у меня заплетаются, скользят. Там карканье, мох, кочки, клекот, сучья, стволы, крылья, листья, свист…
Еще: от листьев тень — плетеная, решетчатая. В тени лежат и жуют что-то похожее на легендарную пищу древних: длинный желтый плод и кусок чего-то темного. Женщина сует это мне в
руку, и мне смешно: я не
знаю, могу ли я это есть.
— Записаться она, к счастью, не успеет. И хоть тысячу таких, как она: мне все равно. Я
знаю — ты поверишь не тысяче, но одной мне. Потому что ведь после вчерашнего — я перед тобой вся, до конца, как ты хотел. Я — в твоих
руках, ты можешь — в любой момент…
— Твоя
рука… Ведь ты не
знаешь — и немногие это
знают, что женщинам отсюда, из города, случалось любить тех. И в тебе, наверное, есть несколько капель солнечной, лесной крови. Может быть, потому я тебя и —
— Стойте! Я
знаю, как спасти вас. Я избавлю вас от этого: увидать своего ребенка — и затем умереть. Вы сможете выкормить его — понимаете — вы будете следить, как он у вас на
руках будет расти, круглеть, наливаться, как плод…
— Я
знаю, послезавтра у вас — первый, пробный полет «Интеграла». В этот день — мы захватим его в свои
руки.
…Вы — если бы вы читали все это не в моих записях, похожих на какой-то древний, причудливый роман, — если бы у вас в
руках, как у меня, дрожал вот этот еще пахнущий краской газетный лист — если бы вы
знали, как я, что все это самая настоящая реальность, не сегодняшняя, так завтрашняя — разве не чувствовали бы вы то же самое, что я?
— Да, я
знаю, — ответила мне. И потом — все еще держа у меня на плечах свои
руки и глазами не отпуская моих глаз: — Тогда — до завтра. Завтра — в двенадцать: ты помнишь?
— От имени Хранителей… Вам — кому я говорю, те слышат, каждый из них слышит меня — вам я говорю: мы
знаем. Мы еще не
знаем ваших нумеров — но мы
знаем все. «Интеграл» — вашим не будет! Испытание будет доведено до конца, и вы же — вы теперь не посмеете шевельнуться — вы же, своими
руками, сделаете это. А потом… Впрочем, я кончил…
Не
знаю, чем я больше был потрясен: его открытием или его твердостью в этот апокалипсический час: в
руках у него (я увидел это только теперь) была записная книжка и логарифмический циферблат. И я понял: если даже все погибнет, мой долг (перед вами, мои неведомые, любимые) — оставить свои записки в законченном виде.
Неточные совпадения
Я карт и в
руки никогда не брал; даже не
знаю, как играть в эти карты.
Почтмейстер. Сам не
знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И
руки дрожат, и все помутилось.
Хлестаков. Да, если вы не согласитесь отдать
руки Марьи Антоновны, то я черт
знает что готов…
Анна Андреевна.
Знаешь ли ты, какой чести удостаивает нас Иван Александрович? Он просит
руки нашей дочери.
Так как я
знаю, что за тобою, как за всяким, водятся грешки, потому что ты человек умный и не любишь пропускать того, что плывет в
руки…» (остановясь), ну, здесь свои… «то советую тебе взять предосторожность, ибо он может приехать во всякий час, если только уже не приехал и не живет где-нибудь инкогнито…