Неточные совпадения
— Прогневали мы господа
бога, Юрий Дмитрич! Не дает нам весны. Да и в пору мы выехали! Я говорил тебе, что будет погода. Вчера мы проехали верст шестьдесят, так могли б сегодня отдохнуть. Вот уж седьмой день,
как мы из Москвы, а скоро ли доедем —
бог весть!
— Ничего, ничего; дай-то
бог, чтоб было тут жилье! Они прошли еще несколько шагов; вдруг черная большая собака с громким лаем бросилась навстречу к Алексею, начала к нему ласкаться, вертеть хвостом, визжать и потом с воем побежала назад. Алексей пошел за нею, но едва он ступил несколько шагов,
как вдруг вскричал с ужасом...
— Ведет хлеб-соль с поляками, — подхватил стрелец. — Ну да, тот самый!
Какой он русский боярин! хуже басурмана: мучит крестьян, разорил все свои отчины, забыл
бога и даже — прости господи мое согрешение! — прибавил он, перекрестясь и посмотрев вокруг себя с ужасом, — и даже говорят, будто бы он… вымолвить страшно… ест по постам скоромное?
— А уж
какой благой,
бог с ним! — примолвила хозяйка, поправляя нагоревшую лучину.
— Седьмой день, хозяин, — отвечал Алексей. — Словно волов гоним! День стоим, два едем. Вишь,
какую погоду
бог дает!
— Что ты,
бог с тобою! — вскричала хозяйка. — Да разве нам белый свет опостылел! Станем мы ловить разбойника! Небойсь ваш губной староста не приедет гасить,
как товарищи этого молодца зажгут с двух концов нашу деревню! Нет, кормилец, ступай себе, лови его на большой дороге; а у нас в дому не тронь.
— Да нам и не впервой, — прибавил хозяин. — У нас стаивали не раз, — вот эти, что за польским-то войском таскаются…
как бишь их зовут?.. да! лагерная челядь. Почище наших разбойников, да и тут
бог миловал!
— Ну,
как хотите, — сказал купец, — ловите его или нет, а я минуты здесь не останусь, благо погода унялась. Ступайте, ребята, запрягайте лошадей! Да
бога ради проворнее.
— Да, батюшка! Ей самой некогда перемолвить с тобой словечка, так просила меня… О, ох, родимый! сокрушила ее дочка боярская, Анастасья Тимофеевна.
Бог весть, что с ней поделалось: плачет да горюет — совсем зачахла. Боярину прислали из Москвы какого-то досужего поляка — рудомета, что ль?.. не знаю; да и тот толку не добьется. И нашептывал, и заморского зелья давал, и мало ли чего другого — все проку нет. Уж не с дурного ли глазу ей такая немочь приключилась?
Как ты думаешь, Архип Кудимович?
— Что
бог велит, то и будет. Но теперь, боярин, дело идет не о том: по
какой дороге нам ехать? Вот их две: направо в лес, налево из лесу… Да кстати, вон едет мужичок с хворостом. Эй, слушай-ка, дядя! По которой дороге выедем мы в отчину боярина Кручины-Шалонского?
— Что, ваша милость, какова там земля? Неужли-то господь
бог также благодать свою посылает и на этот поганый народ,
как и на нас, православных?
— И, светик мой! да
как же тебе сегодня не быть нарядною? Авось
бог поможет нам вниз сойти. Ведь у батюшки твоего сегодня пир горой: какой-то большой польский пан будет.
— Не говорить о твоем суженом? Ох, дитятко, нехорошо! Я уж давно замечаю, что ты этого не жалуешь… Неужли-то в самом деле?.. Да нет! где слыхано идти против отцовой воли; да и девичье ли дело браковать женихов! Нет, родимая, у нас благодаря
бога не так,
как за морем: невесты сами женихов не выбирают: за кого благословят родители, за того и ступай. Поживешь, боярышня, замужем, так самой слюбится.
— Для других пока останусь колдуном: без этого я не мог бы говорить с тобою; но вот тебе господь
бог порукою, и пусть меня,
как труса, выгонят из Незамановского куреня или,
как убийцу своего брата, казака, — живого зароют в землю, если я не такой же православный,
как и ты.
— Ба, ба, ба, Митя! — вскричал Замятня-Опалев, который вместе с Лесутой-Храпуновым во все продолжение предыдущей сцены наблюдал осторожное молчание. —
Как это
бог тебя принес? Я думал, что ты в Москве.
— Соскучился по тебе, Федорыч, — отвечал Митя. — Эх, жаль мне тебя, видит
бог, жаль!.. Худо, Федорыч, худо!.. Митя шел селом да плакал: мужички испитые, церковь набоку… а ты себе на уме: попиваешь да бражничаешь с приятелями!.. А вот
как все приешь да выпьешь, чем-то станешь угощать нежданную гостью?.. Хвать, хвать — ан в погребе и вина нет! Худо, Федорыч, худо!
— И я, брат, в тебя! Не боюсь ничего; пришел незваный, да и все тут!.. А
как хозяин погонит, так давай
бог ноги!
— Бей, Федорыч, бей! А Митя все-таки свое будет говорить… Бедненький ох, а за бедненьким
бог! А
как Федорычу придется охать, то-то худо будет!.. Он заохает, а мужички его вдвое… Он закричит: «Господи помилуй», — а в тысячу голосов завопят: «Он сам никого не миловал…» Так знаешь ли что, Федорыч? из-за других-то тебя вовсе не слышно будет!.. Жаль мне тебя, жаль!
—
Как чего?
Бог весть, что у тебя на уме.
Как вздумаешь дать тягу, так куда мне будет деваться от боярина?
— Я ничего не говорю, — возразил дьяк, — видит
бог, ничего!
Как хочет сват.
— Знатный городок! — продолжал запорожец. — Я живал в нем месяцев по шести сряду, и у меня есть там задушевный приятель. Не знавал ли ты купца из мясного ряда, по имени Кирила Степанова?.. а по прозванью…
как бишь его?.. дай
бог память! тьфу, батюшки!.. такое мудреное прозвище… вспомнить не могу!
—
Бог весть! — сказал старик, покачивая головою. — Вишь,
какой торопыга! словно по полю бежит! Смотри, вплавь пошел!.. Дело!.. дело!.. Лихо, молодец!.. Знатно!.. Вот это по-нашенски!
— С
богом, голубчик! ступай!.. Да слушай, молодец:
как будешь у Сергия, так помолись и за меня. Смотри не забудь!
Как две капли воды — вылитый батюшка… дай
бог ему царство небесное!
— Да, молодец! без малого годов сотню прожил, а на всем веку не бывал так радостен,
как сегодня. Благодарение творцу небесному, очнулись наконец право-славные!.. Эх, жаль! кабы господь продлил дни бывшего воеводы нашего, Дмитрия Юрьевича Милославского, то-то был бы для него праздник!.. Дай
бог ему царство небесное! Столбовой был русский боярин!.. Ну, да если не здесь, так там он вместе с нами радуется!
— Князь Димитрий!.. — сказал боярин Мансуров. — Пристало ли тебе, хозяину дома!.. Побойся
бога!.. Сограждане, — продолжал он, — вы слышали предложение пана Гонсевского: пусть каждый из вас объявит свободно мысль свою. Боярин князь Черкасский! Тебе, яко старшему сановнику думы нижегородской, довлеет говорить первому;
какой даешь ответ пану Гонсевскому?
— Да он сущий Иуда-предатель! сегодня на площади я на него насмотрелся: то взглянет,
как рублем подарит, то посмотрит исподлобья, словно дикий зверь. Когда Козьма Минич говорил, то он съесть его хотел глазами; а
как после подошел к нему, так — господи боже мой! откуда взялися медовые речи! И молодец-то он, и православный, и сын отечества, и
бог весть что! Ну вот так мелким бесом и рассыпался!
Как она ушла, куда девалась,
бог весть!
—
Бог весть! не узнаешь, любезный. Иногда удается и теляти волка поймати; а Пожарский не из простых воевод: хитер и на руку охулки не положит. Ну если
каким ни есть случаем да посчастливится нижегородцам устоять против поляков и очистить Москву, что тогда с нами будет? Тебя они величают изменником, да и я, чай, записан у Пожарского в нетех, так нам обоим жутко придется. А
как будем при Хоткевиче, то, какова ни мера, плохо пришло — в Польшу уедем и если не здесь, так там будем в чести.
— В цепях… истомленный голодом, едва живой… Когда подумаю, что он, не вымолвив ни слова,
как мученик, протянет свою шею… Нет, Андрей Никитич, не могу! видит
бог, не могу!..
— И, Юрий Дмитрич, охота тебе говорить! Слава тебе господи, что всякий раз удавалось; а
как считать по разам, так твой один раз стоит всех моих. Не диво, что я тебе служу: за добро добром и платят, а ты из чего бился со мною часа полтора, когда нашел меня почти мертвого в степи и мог сам замерзнуть, желая помочь
бог знает кому? Нет, боярин, я век с тобой не расплачусь.
— Вот что!.. И мы, по сказкам, то же думали, да боялись заплутаться; вишь, здесь
какая глушь:
как сунешься не спросясь, так заедешь и
бог весть куда.
— Слава
богу! Только больно испостились. —
Как так?
—
Какие разбойники!.. Правда, их держит в руках какой-то приходский священник села Кудинова, отец Еремей: без его благословенья они никого не тронут; а он, дай
бог ему здоровье! стоит в том: режь
как хочешь поляков и русских изменников, а православных не тронь!.. Да что там такое? Посмотрите-ка, что это Мартьяш уставился?.. Глаз не спускает с ростовской дороги.
— Вот в этих палатах живал прежде отец Авраамий, — сказал Суета, указав на небольшое двухэтажное строение, прислоненное к ограде. — Да видишь,
как их злодеи ляхи отделали: насквозь гляди! Теперь он живет вон в той связи, что за соборами, не просторнее других старцев; да он,
бог с ним, не привередлив: была б у него только келья в стороне, чтоб не мешали ему молиться да писать, так с него и довольно.
Этак с час-места останавливались у нас двое проезжих бояр и с ними человек сорок холопей, вот и стали меня так же,
как твоя милость, из ума выводить, а я сдуру-то и выболтай все, что на душеньке было; и лишь только вымолвила, что мы денно и нощно молим
бога, чтоб вся эта иноземная сволочь убралась восвояси, вдруг один из бояр, мужчина такой ражий,
бог с ним!
как заорет в истошный голос да ну меня из своих ручек плетью!
Дай
бог ей доброе здоровье и жениха по сердцу! вступилась за меня, горемычную, и,
как господа стали съезжать со двора, потихоньку сунула мне в руку серебряную копеечку.
Чем бы ему,
как старшине, ни пяди от нас, он вздумал спасать дочь изменника боярина и уж совсем было выпроводил ее из лесу, да
бог попутал.
— Так и думать нечего! в добрый час, боярин! У меня на душе будет легче,
как вы уедете… Не то чтоб я боялся… однако ж все лучше… лукавый силен!.. Поезжайте с
богом!
— Не на радость!.. Нет, Юрий Дмитрич, я не хочу гневить
бога: с тобой и горе мне будет радостью. Ты не знаешь и не узнал бы никогда, если б не был моим супругом, что я давным-давно люблю тебя. Во сне и наяву, никогда и нигде я не расставалась с тобою… ты был всегда моим суженым. Когда злодейка кручина томила мое сердце, я вспоминала о тебе, и твой образ,
как ангел-утешитель, проливал отраду в мою душу. Теперь ты мой, и если ты также меня любишь…
— А
как же? — продолжал Кирша. — Разве мы не изменники? Наши братья, такие же русские,
как мы, льют кровь свою, а мы здесь стоим поджавши руки… По мне, уж честнее быть заодно с ляхами! А то что мы? ни то ни се — хуже баб! Те хоть
бога молят за своих, а мы что? Эх, товарищи, видит
бог, мы этого сраму век не переживем!
— И рад бы не думать, Дмитрич, да думается!.. Вот боярин Шалонский и гадать не гадал, а вдруг отправился, и
как же?.. прямехонько туда, куда дай
бог попасть и мне, и тебе, и всякому доброму человеку.
— Да кто тебе сказал, что я поеду жить в Запорожскую Сечь? Нет, любезный!
как я посмотрел на твоего боярина и его супругу, так у меня прошла охота оставаться век холостым запорожским казаком. Я еду в Батурин, заведусь также женою, и дай
бог, чтоб я хоть вполовину был так счастлив,
как твой боярин! Нечего сказать: помаялся он, сердечный, да и наградил же его господь за потерпенье! Прощай, Алексей! авось
бог приведет нам еще когда-нибудь увидеться!