Неточные совпадения
— В деревню! Ах, как вы мне жалки!.. Азор! viens ici, mon ami!.. [
иди сюда, мой дружок!.. (франц.)] Он вас беспокоит, monsieur le come? [
господин граф? (франц.)]
— Эх, Ваня! кабы почтальон, так куда б ни
шло; а то какой-то проезжий
барин — пострел бы его побрал!
— Вестимо. Вот нынче ночью я повез на тройке, в Подсолнечное, какого-то
барина; не успел еще за околицу выехать, а он и ну понукать; так, знашь ты, кричма и кричит, как за язык повешенный.
Пошел, да
пошел! «Как-ста не так, — подумал я про себя, — вишь, какой прыткой! Нет,
барин, погоди! Животы-та не твои, как их поморишь, так и почты не на чем справлять будет». Он ну кричать громче, а я ну ехать тише!
А в табельные-то дни, батюшка! приедешь в собор — у дверей встречает частный пристав, народ расступается;
идёшь по церкви
барин барином!
— По местам,
господа! — закричал Зарядьев пехотным офицерам, которые спокойно завтракали, сидя на пушечном лафете. — Зарецкой, — продолжал он, —
пойдем к нам в колонну — до вас еще долго дело не дойдет.
— То-то и дело, что нет — провал бы ее взял, проклятую! Так и есть! конная артиллерия. Слушайте, ребята! если кто хоть на волос высунется вперед — боже сохрани! Тихим шагом!..
Господа офицеры!
идти в ногу!.. Левой, правой… раз, два!..
— Все,
слава богу! батюшка; то есть Прасковья Степановна и обе барышни; а об нашем
барине мы ничего не знаем. Он изволил
пойти в ополчение; да и все наши соседи — кто уехал в дальние деревни, кто также
пошел в ополчение. Ну, поверите ль, Владимир Сергеич, весь уезд так опустел, что хоть шаром покати. А осень-та, кажется, будет знатная! да так ни за копейку пропадет: и поохотиться некому.
«Что ты, братец? — спросил я, — где
барин?» Вот он собрался с духом и стал нам рассказывать; да видно, со страстей язык-то у него отнялся: уж он мямлил, мямлил, насилу поняли, что в кладбищной церкви мертвецы пели всенощную, что вы
пошли их слушать, что вдруг у самой церкви и закричали и захохотали; потом что-то зашумело, покатилось, раздался свист, гам и конской топот; что один мертвец, весь в белом, перелез через плетень, затянул во все горло: со святыми упокой — и побежал прямо к телеге; что он, видя беду неминучую, кинулся за куст, упал ничком наземь и вплоть до нашего прихода творил молитву.
— А откуда вы,
господин студент,
идете и куда пробираетесь?
— Я вышел сегодня из Перервы, а куда
иду, еще сам не знаю. Вот изволите видеть,
господин офицер: меня забирает охота подраться также с французами.
— А теперь мой пятисотенный начальник? — подхватил с гордостию Ижорской. — Я
послал его в Москву поразведать, что там делается, и отправил с ним моего Терешку с тем, что если он пробудет в Москве до завтра, то прислал бы его сегодня ко мне с какими-нибудь известиями. Но поговоримте теперь о делах службы,
господа! — продолжал полковник, переменив совершенно тон. —
Господин полковой казначей! прибавляется ли наша казна?
— Да разве от этого ты менее был счастлив? Вот то-то и есть,
господа! Пока все делается по-вашему, так вы еще и туда и сюда; чуть не так, и
пошли поклепы на бедную жизнь, как будто бы век не было для вас радостной минуты.
— Скажи своему
господину, — закричал я, — что если мне случится быть в другой раз его гостем, то это будет не иначе как с целою ротою русских солдат.
Пошел!
— Воля ваша, — заговорил кто-то довольно приятным голосом, — смейтесь надо мной, если хотите, а я, право, досадую, что
пошел к вам в товарищи, Эй,
господа! поверьте мне, рано ли, поздно ли, а нам беды не миновать; и что за радость? прибыли мало…
Шамбюр, у которого голова также немножко наизнанку, без памяти от этого оригинала и старался всячески завербовать его в свою адскую роту; но
господин купец отвечал ему преважно: что он мирный гражданин, что это не его дело, что у него в отечестве жена и дети; принялся нам изъяснять, в чем состоят обязанности отца семейства, как он должен беречь себя, дорожить своею жизнию, и кончил тем, что
пошел опять на батарею смотреть, как летают русские бомбы.
— От
господина Дольчини! — повторила радостным голосом старуха, вскочив со стула. — Итак,
господь бог несовсем еще нас покинул!.. Сударыня, сударыня!.. — продолжала она, оборотясь к перегородке, которая отделяла другую комнату от кухни. —
Слава богу!
Господин Дольчини прислал к вам своего приятеля. Войдите, сударь, к ней. Она очень слаба; но ваше посещение, верно, ее обрадует.
«
Господа! — сказал я, — если мы точно французы, то вот что должны сделать: отвергнуть с презрением обидное предложение неприятеля, подорвать все данцигские укрепления, свернуть войско в одну густую колонну, ударить в неприятеля, смять его,
идти на Гамбург и соединиться с маршалом Даву».
—
Слава богу, батюшка Николай Степанович! — отвечал
господин в ополченном кафтане, — здоров, да только в больших горях. Ему прислали из губернии, вдобавок к его инвалидной команде, таких уродов, что он не знает, что с ними и делать. Уж ставил, ставил их по ранжиру — никак не уладит! У этого левое плечо выше правого, у того одна нога короче другой, кривобокие да горбатые — ну срам взглянуть! Вчера, сердечный! пробился с ними все утро, да так и бросил.
Анисью, которую он однажды застал там, он обдал таким презрением, погрозил так серьезно локтем в грудь, что она боялась заглядывать к нему. Когда дело было перенесено в высшую инстанцию, на благоусмотрение Ильи Ильича,
барин пошел было осмотреть и распорядиться как следует, построже, но, всунув в дверь к Захару одну голову и поглядев с минуту на все, что там было, он только плюнул и не сказал ни слова.
Кроткий отец иеромонах Иосиф, библиотекарь, любимец покойного, стал было возражать некоторым из злословников, что «не везде ведь это и так» и что не догмат же какой в православии сия необходимость нетления телес праведников, а лишь мнение, и что в самых даже православных странах, на Афоне например, духом тлетворным не столь смущаются, и не нетление телесное считается там главным признаком прославления спасенных, а цвет костей их, когда телеса их полежат уже многие годы в земле и даже истлеют в ней, «и если обрящутся кости желты, как воск, то вот и главнейший знак, что прославил Господь усопшего праведного; если же не желты, а черны обрящутся, то значит не удостоил такого
Господь славы, — вот как на Афоне, месте великом, где издревле нерушимо и в светлейшей чистоте сохраняется православие», — заключил отец Иосиф.