Неточные совпадения
Никогда он не взял в руки
ни одной газеты, не произнес
ни одного слова,
ни одного звука; а только сидел, смотря перед собою во все глаза, но таким тупым, безжизненным взглядом,
что можно было побиться об заклад,
что он ничего не видит из всего окружающего и ничего не слышит.
Старик, не заботясь
ни о
чем, продолжал прямо смотреть на взбесившегося господина Шульца и решительно не замечал,
что сделался предметом всеобщего любопытства, как будто голова его была на луне, а не на земле.
Подали коньяк. Старик машинально взял рюмку, но руки его тряслись, и, прежде
чем он донес ее к губам, он расплескал половину и, не выпив
ни капли, поставил ее обратно на поднос.
Управляющий домом, из благородных, тоже немного мог сказать о бывшем своем постояльце, кроме разве того,
что квартира ходила по шести рублей в месяц,
что покойник жил в ней четыре месяца, но за два последних месяца не заплатил
ни копейки, так
что приходилось его сгонять с квартиры.
Николай Сергеич был один из тех добрейших и наивно-романтических людей, которые так хороши у нас на Руси,
что бы
ни говорили о них, и которые, если уж полюбят кого (иногда бог знает за
что), то отдаются ему всей душой, простирая иногда свою привязанность до комического.
Душа его жаждала отличий, возвышений, карьеры, и, рассчитав,
что с своею женой он не может жить
ни в Петербурге,
ни в Москве, он решился, в ожидании лучшего, начать свою карьеру с провинции.
Уверяли,
что Николай Сергеич, разгадав характер молодого князя, имел намерение употребить все недостатки его в свою пользу;
что дочь его Наташа (которой уже было тогда семнадцать лет) сумела влюбить в себя двадцатилетнего юношу;
что и отец и мать этой любви покровительствовали, хотя и делали вид,
что ничего не замечают;
что хитрая и «безнравственная» Наташа околдовала, наконец, совершенно молодого человека, не видавшего в целый год, ее стараниями, почти
ни одной настоящей благородной девицы, которых так много зреет в почтенных домах соседних помещиков.
Но не оттого закружилась у меня тогда голова и тосковало сердце так,
что я десять раз подходил к их дверям и десять раз возвращался назад, прежде
чем вошел, — не оттого,
что не удалась мне моя карьера и
что не было у меня еще
ни славы,
ни денег; не оттого,
что я еще не какой-нибудь «атташе» и далеко было до того, чтоб меня послали для поправления здоровья в Италию; а оттого,
что можно прожить десять лет в один год, и прожила в этот год десять лет и моя Наташа.
Вот ты три недели не приходил: клянусь же тебе, Ваня,
ни одного разу не приходила мне в голову мысль,
что ты меня проклял и ненавидишь.
Да к тому же отец и сам его хочет поскорей с плеч долой сбыть, чтоб самому жениться, а потому непременно и во
что бы то
ни стало положил расторгнуть нашу связь.
Ведь вот он клялся мне любить меня, всё обещания давал; а ведь я ничему не верю из его обещаний,
ни во
что их не ставлю и прежде не ставила, хоть и знала,
что он мне не лгал, да и солгать не может.
Полные небольшие пунцовые губы его, превосходно обрисованные, почти всегда имели какую-то серьезную складку; тем неожиданнее и тем очаровательнее была вдруг появлявшаяся на них улыбка, до того наивная и простодушная,
что вы сами, вслед за ним, в каком бы вы
ни были настроении духа, ощущали немедленную потребность, в ответ ему, точно так же как и он, улыбнуться.
Одевался он неизысканно, но всегда изящно; видно было,
что ему не стоило
ни малейшего труда это изящество во всем,
что оно ему прирожденно.
Одно жаль,
что я до сих пор не успел
ни строчки написать туда; предупредить бы надо.
Правда, я и сам знаю,
что я легкомыслен и почти
ни к
чему не способен; но, знаете ли, у меня третьего дня явилась удивительная мысль.
Боязнь эта возрастает обыкновенно все сильнее и сильнее, несмотря
ни на какие доводы рассудка, так
что наконец ум, несмотря на то,
что приобретает в эти минуты, может быть, еще большую ясность, тем не менее лишается всякой возможности противодействовать ощущениям.
Ведь я теперь его
ни о
чем не смею расспрашивать.
Но
ни за
что не посмела бы она высказать свои надежды при Николае Сергеиче, хотя и знала,
что старик их подозревает в ней и даже не раз попрекал ее косвенным образом.
Так бывает иногда с добрейшими, но слабонервными людьми, которые, несмотря на всю свою доброту, увлекаются до самонаслаждения собственным горем и гневом, ища высказаться во
что бы то
ни стало, даже до обиды другому, невиноватому и преимущественно всегда самому ближнему к себе человеку.
Но убитый вид ее, дрожавшей перед ним от страха, тронул его. Он как будто устыдился своего гнева и на минуту сдержал себя. Мы все молчали; я старался не глядеть на него. Но добрая минута тянулась недолго. Во
что бы
ни стало надо было высказаться, хотя бы взрывом, хотя бы проклятием.
— Нет, нет!
Ни за
что, никогда! — восклицал он хриплым, задушаемым голосом. — Никогда! Никогда!
— Не знаю, Наташа, в нем все в высшей степени
ни с
чем несообразно, он хочет и на той жениться и тебя любить. Он как-то может все это вместе делать.
— О боже мой! — вскрикнул он в восторге, — если б только был виноват, я бы не смел, кажется, и взглянуть на нее после этого! Посмотрите, посмотрите! — кричал он, обращаясь ко мне, — вот: она считает меня виноватым; все против меня, все видимости против меня! Я пять дней не езжу! Есть слухи,
что я у невесты, — и
что ж? Она уж прощает меня! Она уж говорит: «Дай руку, и кончено!» Наташа, голубчик мой, ангел мой, ангел мой! Я не виноват, и ты знай это! Я не виноват
ни настолечко! Напротив! Напротив!
— Половина одиннадцатого! Я и был там… Но я сказался больным и уехал и — это первый, первый раз в эти пять дней,
что я свободен,
что я был в состоянии урваться от них, и приехал к тебе, Наташа. То есть я мог и прежде приехать, но я нарочно не ехал! А почему? ты сейчас узнаешь, объясню; я затем и приехал, чтоб объяснить; только, ей-богу, в этот раз я
ни в
чем перед тобой не виноват,
ни в
чем!
Ни в
чем!
То есть, клянусь вам обоим, будь он зол со мной, а не такой добрый, я бы и не думал
ни о
чем.
Потом объяснил ему тут же,
что я tiers état [третье сословие (франц.)] и
что tiers état c'est l'essentiel; [третье сословие — это главное (франц.)]
что я горжусь тем,
что похож на всех, и не хочу
ни от кого отличаться…
Мне надо было отвлечь его от вас во
что бы то
ни стало; я стал действовать и думал,
что достиг своей цели.
Я уверен,
что вы, Наталья Николаевна, не участвовали в его сегодняшнем поступке
ни словом,
ни советом.
Пожалуйста, не подумайте,
что я зашел к вам так поздно именно потому,
что завтра было бы некогда,
ни завтра,
ни послезавтра.
На дрожках ей было очень неловко сидеть. При каждом толчке она, чтоб удержаться, схватывалась за мое пальто левой рукой, грязной, маленькой, в каких-то цыпках. В другой руке она крепко держала свои книги; видно было по всему,
что книги эти ей очень. дороги. Поправляясь, она вдруг обнажила свою ногу, и, к величайшему удивлению моему, я увидел,
что она была в одних дырявых башмаках, без чулок. Хоть я и решился было
ни о
чем ее не расспрашивать, но тут опять не мог утерпеть.
На презрение человека низкого она, конечно, отвечала бы только презрением, но все-таки болела бы сердцем за насмешку над тем,
что считала святынею, кто бы
ни смеялся.
Елена же его поразила; она вырвала у него свою руку, когда он щупал ее пульс, и не хотела показать ему язык. На все вопросы его не отвечала
ни слова, но все время только пристально смотрела на его огромный Станислав, качавшийся у него на шее. «У нее, верно, голова очень болит, — заметил старичок, — но только как она глядит!» Я не почел за нужное ему рассказывать о Елене и отговорился тем,
что это длинная история.
Голова моя болела и кружилась все более и более. Свежий воздух не принес мне
ни малейшей пользы. Между тем надо было идти к Наташе. Беспокойство мое об ней не уменьшалось со вчерашнего дня, напротив — возрастало все более и более. Вдруг мне показалось,
что Елена меня окликнула. Я оборотился к ней.
— А, так у него была и внучка! Ну, братец, чудак же она! Как глядит, как глядит! Просто говорю: еще бы ты минут пять не пришел, я бы здесь не высидел. Насилу отперла и до сих пор
ни слова; просто жутко с ней, на человеческое существо не похожа. Да как она здесь очутилась? А, понимаю, верно, к деду пришла, не зная,
что он умер.
— Выдержу. Меня будут бранить, а я буду нарочно молчать. Меня будут бить, а я буду все молчать, все молчать, пусть бьют,
ни за
что не заплачу. Им же хуже будет от злости,
что я не плачу.
— Полно, Наташа, — спешил я разуверить ее. — Ведь я был очень болен всю ночь: даже и теперь едва стою на ногах, оттого и не заходил
ни вечером вчера,
ни сегодня, а ты и думаешь,
что я рассердился… Друг ты мой дорогой, да разве я не знаю,
что теперь в твоей душе делается?
Я уверен,
что он еще
ни разу не был у княгини К. с того вечера, и так досадую,
что не успел давеча расспросить его!..
— И вы вправду не знали,
что он у меня во все эти дни
ни разу не был? — спросила Наташа тихим и спокойным голосом, как будто говоря о самом обыкновенном для нее происшествии.
— Как!
Ни разу не был? Позвольте,
что вы говорите! — сказал князь, по-видимому в чрезвычайном изумлении.
Обижать я вас не хочу, да и незачем, хоть уж потому только,
что вы моими словами не обидитесь,
что бы я вам
ни сказала.
— Вот она:
ни одним словом,
ни одним намеком обо мне не беспокоить Алешу
ни сегодня,
ни завтра.
Ни одного упрека за то,
что он забыл меня;
ни одного наставления. Я именно хочу встретить его так, как будто ничего между нами не было, чтоб он и заметить ничего не мог. Мне это надо. Дадите вы мне такое слово?
И потому мы все, под руководством Безмыгина, дали себе слово действовать честно и прямо всю жизнь, и
что бы
ни говорили о нас, как бы
ни судили о нас, — не смущаться ничем, не стыдиться нашей восторженности, наших увлечений, наших ошибок и идти напрямки.
Но в ту же минуту и засмеялась, — и плакала и смеялась — все вместе. Мне тоже было и смешно и как-то… сладко. Но она
ни за
что не хотела поднять ко мне голову, и когда я стал было отрывать ее личико от моего плеча, она все крепче приникала к нему и все сильнее и сильнее смеялась.
— Нет, про только-тоуж я скажу, — перебил он, выскакивая в переднюю и надевая шинель (за ним и я стал одеваться). — У меня и до тебя дело; очень важное дело, за ним-то я и звал тебя; прямо до тебя касается и до твоих интересов. А так как в одну минуту, теперь, рассказать нельзя, то дай ты, ради бога, слово,
что придешь ко мне сегодня ровно в семь часов,
ни раньше,
ни позже. Буду дома.
— Посудите сами, Иван Петрович,
ни в театр,
ни танцевать никуда не пускает, только платья дарит, а
что мне в платье-то?
Сквернейший человек, берегись его, Ваня, а об Маслобоеве вот
что думай: никогда,
ни за
что не называй его подлецом!
— Нет, нет, конечно, меньше. Вы с ними знакомы, и, может быть, даже сама Наталья Николаевна вам не раз передавала свои мысли на этот счет; а это для меня главное руководство. Вы можете мне много помочь; дело же крайне затруднительное. Я готов уступить и даже непременно положил уступить, как бы
ни кончились все прочие дела; вы понимаете? Но как, в каком виде сделать эту уступку, вот в
чем вопрос? Старик горд, упрям; пожалуй, меня же обидит за мое же добродушие и швырнет мне эти деньги назад.
Она объявила мне,
что за ней присматривают, хотя мачеха ее добрая и любит ее, но
ни за
что не позволит ей познакомиться с Натальей Николаевной; а потому она и решилась на хитрость.
Мне хотелось сказать: иначе
ни за
что бы не остался с вами, но я не сказал и перевернул по-другому, не из боязни, а из проклятой моей слабости и деликатности.
Я предчувствовал еще с самого начала,
что все это преднамеренно и к чему-нибудь клонится; но я был в таком положении,
что во
что бы то
ни стало должен был его дослушать.