Неточные совпадения
Лицо его
до того умерло, что уж решительно ничего
не выражает.
Казалось, эти два существа целый день лежат где-нибудь мертвые и, как зайдет солнце, вдруг оживают единственно для того, чтоб дойти
до кондитерской Миллера и тем исполнить какую-то таинственную, никому
не известную обязанность.
Старик
не двигался. Я взял его за руку; рука упала, как мертвая. Я взглянул ему в лицо, дотронулся
до него — он был уже мертвый. Мне казалось, что все это происходит во сне.
Он сыпал деньгами,
не жалея их, несмотря на врожденную расчетливость, доходившую
до скупости, проигрывал кому нужно в карты и
не морщился даже от огромных проигрышей.
Сначала, в первые дни после их приезда, мне все казалось, что она как-то мало развилась в эти годы, совсем как будто
не переменилась и осталась такой же девочкой, как и была
до нашей разлуки.
Вот в это-то время, незадолго
до их приезда, я кончил мой первый роман, тот самый, с которого началась моя литературная карьера, и, как новичок, сначала
не знал, куда его сунуть.
Ну как в самом деле объявить прямо, что
не хочу служить, а хочу сочинять романы, а потому
до времени их обманывал, говорил, что места мне
не дают, а что я ищу из всех сил.
— Ну, ну, хорошо, хорошо! Я ведь так, спроста говорю. Генерал
не генерал, а пойдемте-ка ужинать. Ах ты чувствительная! — прибавил он, потрепав свою Наташу по раскрасневшейся щечке, что любил делать при всяком удобном случае, — я, вот видишь ли, Ваня, любя говорил. Ну, хоть и
не генерал (далеко
до генерала!), а все-таки известное лицо, сочинитель!
Старику приносил вести о литературном мире, о литераторах, которыми он вдруг, неизвестно почему, начал чрезвычайно интересоваться; даже начал читать критические статьи Б., про которого я много наговорил ему и которого он почти
не понимал, но хвалил
до восторга и горько жаловался на врагов его, писавших в «Северном трутне».
Но
не оттого закружилась у меня тогда голова и тосковало сердце так, что я десять раз подходил к их дверям и десять раз возвращался назад, прежде чем вошел, —
не оттого, что
не удалась мне моя карьера и что
не было у меня еще ни славы, ни денег;
не оттого, что я еще
не какой-нибудь «атташе» и далеко было
до того, чтоб меня послали для поправления здоровья в Италию; а оттого, что можно прожить десять лет в один год, и прожила в этот год десять лет и моя Наташа.
Я знал, что их очень озабочивает в эту минуту процесс с князем Валковским, повернувшийся для них
не совсем хорошо, и что у них случились еще новые неприятности, расстроившие Николая Сергеича
до болезни.
Вся история дошла
до меня в подробности, хотя я, больной и убитый, все это последнее время, недели три, у них
не показывался и лежал у себя на квартире.
— Я ведь знаю, Ваня, как ты любил меня, как
до сих пор еще любишь, и ни одним-то упреком, ни одним горьким словом ты
не упрекнул меня во все это время!
Этот стон с такою болью вырвался из ее сердца, что вся душа моя заныла в тоске. Я понял, что Наташа потеряла уже всякую власть над собой. Только слепая, безумная ревность в последней степени могла довести ее
до такого сумасбродного решения. Но во мне самом разгорелась ревность и прорвалась из сердца. Я
не выдержал: гадкое чувство увлекло меня.
—
Не вините и меня. Как давно хотел я вас обнять как родного брата; как много она мне про вас говорила! Мы с вами
до сих пор едва познакомились и как-то
не сошлись. Будем друзьями и… простите нас, — прибавил он вполголоса и немного покраснев, но с такой прекрасной улыбкой, что я
не мог
не отозваться всем моим сердцем на его приветствие.
Одно жаль, что я
до сих пор
не успел ни строчки написать туда; предупредить бы надо.
Право, я
до этой минуты ничего
не боялся, а теперь боюсь: что это мы затеваем!
Появившись, она стала на пороге и долго смотрела на меня с изумлением, доходившим
до столбняка; наконец тихо, медленно ступила два шага вперед и остановилась передо мною, все еще
не говоря ни слова.
Но я
не докончил. Она вскрикнула в испуге, как будто оттого, что я знаю, где она живет, оттолкнула меня своей худенькой, костлявой рукой и бросилась вниз по лестнице. Я за ней; ее шаги еще слышались мне внизу. Вдруг они прекратились… Когда я выскочил на улицу, ее уже
не было. Пробежав вплоть
до Вознесенского проспекта, я увидел, что все мои поиски тщетны: она исчезла. «Вероятно, где-нибудь спряталась от меня, — подумал я, — когда еще сходила с лестницы».
Мнительный старик стал
до того чуток и раздражителен, что, отвечай я ему теперь, что шел
не к ним, он бы непременно обиделся и холодно расстался со мной.
Бывали случаи, когда Анна Андреевна тосковала
до изнеможения, плакала, называла при мне Наташу самыми милыми именами, горько жаловалась на Николая Сергеича, а при нем начинала намекать,хоть и с большою осторожностью, на людскую гордость, на жестокосердие, на то, что мы
не умеем прощать обид и что бог
не простит непрощающих, но дальше этого при нем
не высказывалась.
Рассказ Анны Андреевны меня поразил. Он совершенно согласовался со всем тем, что я сам недавно слышал от самого Алеши. Рассказывая, он храбрился, что ни за что
не женится на деньгах. Но Катерина Федоровна поразила и увлекла его. Я слышал тоже от Алеши, что отец его сам, может быть, женится, хоть и отвергает эти слухи, чтоб
не раздражить
до времени графини. Я сказал уже, что Алеша очень любил отца, любовался и хвалился им и верил в него, как в оракула.
— Что ж самовар, — спросил он, — неужели
до сих пор
не могли подать?
— Так неужели ж никогда, никогда
не кончится этот ужасный раздор! — вскричал я грустно. — Неужели ж ты
до того горда, что
не хочешь сделать первый шаг! Он за тобою; ты должна его первая сделать. Может быть, отец только того и ждет, чтоб простить тебя… Он отец; он обижен тобою! Уважь его гордость; она законна, она естественна! Ты должна это сделать. Попробуй, и он простит тебя без всяких условий.
Вдруг он увидал ее в углу, между шкафом и окном. Она стояла там, как будто спрятавшись, ни жива ни мертва. Как вспомню об этом,
до сих пор
не могу
не улыбнуться. Алеша тихо и осторожно подошел к ней.
То есть я прямо этого еще
до сих пор
не высказал, но я его приготовил к этому, а завтра скажу; так уж я решил.
Но прямо он
до сих пор
не говорил про тебя, даже, видимо, избегает.
— Надо вам заметить, что хоть у отца с графиней и порешено наше сватовство, но официально еще
до сих пор решительно ничего
не было, так что мы хоть сейчас разойдемся и никакого скандала; один только граф Наинский знает, но ведь это считается родственник и покровитель.
Мало того, хоть я в эти две недели и очень сошелся с Катей, но
до самого сегодняшнего вечера мы ни слова
не говорили с ней о будущем, то есть о браке и… ну, и о любви.
Это был человек лет сорока пяти,
не больше, с правильными и чрезвычайно красивыми чертами лица, которого выражение изменялось судя по обстоятельствам; но изменялось резко, вполне, с необыкновенною быстротою, переходя от самого приятного
до самого угрюмого или недовольного, как будто внезапно была передернута какая-то пружинка.
Это лицо именно отвращало от себя тем, что выражение его было как будто
не свое, а всегда напускное, обдуманное, заимствованное, и какое-то слепое убеждение зарождалось в вас, что вы никогда и
не добьетесь
до настоящего его выражения.
— Тогда мысль, которая преследовала меня уже давно,
до того вполне овладела мною, что я
не в состоянии был противиться первому влечению и вошел к вам.
Не оправдываю себя; может быть, я более виноват перед ним, чем сколько полагал
до сих пор.
И уж одно то, что вы, имея такое влияние, такую, можно сказать, власть над Алешей,
не воспользовались
до сих пор этою властью и
не заставили его жениться на себе, уж одно это выказывает вас со стороны слишком хорошей.
Сегодня вечером я получил письмо,
до того для меня важное (требующее немедленного моего участия в одном деле), что никаким образом я
не могу избежать его.
Мы шли долго,
до самого Малого проспекта. Она чуть
не бежала; наконец, вошла в лавочку. Я остановился подождать ее. «Ведь
не живет же она в лавочке», — подумал я.
— Вот видишь, старый приятель, наведывайся сколько хочешь. Сказки я умею рассказывать, но ведь
до известных пределов, — понимаешь?
Не то кредит и честь потеряешь, деловую то есть, ну и так далее.
— Разумеется,
не лгал. Мне кажется, и думать об этом нечего. Нельзя даже предлога приискать к какой-нибудь хитрости. И, наконец, что ж я такое в глазах его, чтоб
до такой степени смеяться надо мной? Неужели человек может быть способен на такую обиду?
Всего лучше, если они спокойно сидят в своих углах и
не выходят на свет; я даже заметил, что они действительно любят свои углы
до того, что даже дичают в них.
Эти кисейные платья, в которые она рядила эту сиротку (вот ты давеча рассказывал),
не давали мне покоя; потому что я кой-что уже
до этого слышал.
В назначенное время я сходил за лекарством и вместе с тем в знакомый трактир, в котором я иногда обедал и где мне верили в долг. В этот раз, выходя из дому, я захватил с собой судки и взял в трактире порцию супу из курицы для Елены. Но она
не хотела есть, и суп
до времени остался в печке.
Что же касается
до Анны Андреевны, то я совершенно
не знал, как завтра отговорюсь перед нею. Я думал-думал и вдруг решился сбегать и туда и сюда. Все мое отсутствие могло продолжаться всего только два часа. Елена же спит и
не услышит, как я схожу. Я вскочил, накинул пальто, взял фуражку, но только было хотел уйти, как вдруг Елена позвала меня. Я удивился: неужели ж она притворялась, что спит?
Я нарочно сказал ей это. Я запирал ее, потому что
не доверял ей. Мне казалось, что она вдруг вздумает уйти от меня.
До времени я решился быть осторожнее. Елена промолчала, и я-таки запер ее и в этот раз.
Она
не отвечала, губы ее вздрагивали. Кажется, ей хотелось что-то сказать мне; но она скрепилась и смолчала. Я встал, чтоб идти к Наташе. В этот раз я оставил Елене ключ, прося ее, если кто придет и будет стучаться, окликнуть и спросить: кто такой? Я совершенно был уверен, что с Наташей случилось что-нибудь очень нехорошее, а что она
до времени таит от меня, как это и
не раз бывало между нами. Во всяком случае, я решился зайти к ней только на одну минутку, иначе я мог раздражить ее моею назойливостью.
— А, так у него была и внучка! Ну, братец, чудак же она! Как глядит, как глядит! Просто говорю: еще бы ты минут пять
не пришел, я бы здесь
не высидел. Насилу отперла и
до сих пор ни слова; просто жутко с ней, на человеческое существо
не похожа. Да как она здесь очутилась? А, понимаю, верно, к деду пришла,
не зная, что он умер.
— Гм… хорошо, друг мой, пусть будет по-твоему! Я пережду,
до известного времени, разумеется. Посмотрим, что сделает время. Но вот что, друг мой: дай мне честное слово, что ни там, ни Анне Андреевне ты
не объявишь нашего разговора?
Я проводил его
до ворот. Мне нужно было попросить дворника сходить за кушаньем. Елена
до сих пор
не обедала…
Она рыдала
до того, что с ней сделалась истерика. Насилу я развел ее руки, обхватившие меня. Я поднял ее и отнес на диван. Долго еще она рыдала, укрыв лицо в подушки, как будто стыдясь смотреть на меня, но крепко стиснув мою руку в своей маленькой ручке и
не отнимая ее от своего сердца.
Это был странный рассказ о таинственных, даже едва понятных отношениях выжившего из ума старика с его маленькой внучкой, уже понимавшей его, уже понимавшей, несмотря на свое детство, многое из того,
до чего
не развивается иной в целые годы своей обеспеченной и гладкой жизни.
Несмотря на легкий и даже шутливый тон, с которым Наташа произнесла эту фразу, со смехом на губах, никогда еще я
не видал ее
до такой степени раздраженною.