Душа во мне замирала при мысли, что может возникнуть какой-нибудь неуместный разговор об особе, защищать которую я не мог, не ставя ее в ничем не заслуженный неблагоприятный свет. Поэтому под гром марша я шел мимо далекой аллеи, даже не поворачивая головы в ту сторону. Это не мешало мне вглядываться, скосив влево глаза, и — у страха глаза велики — мне показалось в
темном входе в аллею белое пятно. Тяжелое это было прощанье…
Ветер дале побежал. // Королевич зарыдал // И пошел к пустому месту, // На прекрасную невесту // Посмотреть еще хоть раз. // Вот идет; и поднялась // Перед ним гора крутая; // Вкруг нее страна пустая; // Под горою
темный вход. // Он туда скорей идет. // Перед ним, во мгле печальной,
Неточные совпадения
А в конце прошлого столетия здесь стоял старинный домище Челышева с множеством номеров на всякие цены, переполненных Великим постом съезжавшимися в Москву актерами. В «Челышах» останавливались и знаменитости, занимавшие номера бельэтажа с огромными окнами, коврами и тяжелыми гардинами, и средняя актерская братия — в верхних этажах с отдельным
входом с площади, с узкими, кривыми,
темными коридорами, насквозь пропахшими керосином и кухней.
Между прочим, на этот раз я тут заметил грузина, который бродил, как тень, около
входов в карцеры; он уже пять месяцев сидит здесь, в
темных сенях, как подозреваемый в отравлении, и ждет расследования, которое до сих пор еще не началось.
На другой день утром судьба наградила его неожиданным зрелищем: в устье у
входа в залив стояло
темное судно с белыми бортами, с прекрасною оснасткой и рубкой; на носу сидел живой привязанный орел.
При
входе в этот корпус Луку Назарыча уже встречал заводский надзиратель Подседельников, держа снятую фуражку наотлет. Его круглое розовое лицо так и застыло от умиления, а круглые
темные глаза ловили каждое движение патрона. Когда рассылка сообщил ему, что Лука Назарыч ходит по фабрике, Подседельников обежал все корпуса кругом, чтобы встретить начальство при исполнении обязанностей. Рядом с ним вытянулся в струнку старик уставщик, — плотинного и уставщика рабочие звали «сестрами».
Чем дальше они шли, тем больше открывалось: то пестрела китайская беседка, к которой через канаву перекинут был, как игрушка, деревянный мостик; то что-то вроде грота, а вот, куда-то далеко, отводил
темный коридор из акаций, и при
входе в него сидел на пьедестале грозящий пальчиком амур, как бы предостерегающий: «Не ходи туда, смертный, — погибнешь!» Но что представила площадка перед домом — и вообразить трудно: как бы простирая к нему свои длинные листья, стояли тут какие-то тополевидные растения в огромных кадках; по кулаку человеческому цвели в средней куртине розаны, как бы венцом окруженные всевозможных цветов георгинами.