Неточные совпадения
Он даже
шел теперь делать пробу
своему предприятию, и с каждым шагом волнение его возрастало все сильнее и сильнее.
Чувство бесконечного отвращения, начинавшее давить и мутить его сердце еще в то время, как он только
шел к старухе, достигло теперь такого размера и так ярко выяснилось, что он не знал, куда деться от тоски
своей.
По Подьяческой
пошел,
Свою прежнюю нашел…
Но, рассудив, что взять назад уже невозможно и что все-таки он и без того бы не взял, он махнул рукой и
пошел на
свою квартиру.
Путь же взял он по направлению к Васильевскому острову через В—й проспект, как будто торопясь туда за делом, но, по обыкновению
своему,
шел, не замечая дороги, шепча про себя и даже говоря вслух с собою, чем очень удивлял прохожих.
Тяжело за двести рублей всю жизнь в гувернантках по губерниям шляться, но я все-таки знаю, что сестра моя скорее в негры
пойдет к плантатору или в латыши к остзейскому немцу, чем оподлит дух
свой и нравственное чувство
свое связью с человеком, которого не уважает и с которым ей нечего делать, — навеки, из одной
своей личной выгоды!
И если бы в ту минуту он в состоянии был правильнее видеть и рассуждать; если бы только мог сообразить все трудности
своего положения, все отчаяние, все безобразие и всю нелепость его, понять при этом, сколько затруднений, а может быть, и злодейств, еще остается ему преодолеть и совершить, чтобы вырваться отсюда и добраться домой, то очень может быть, что он бросил бы все и тотчас
пошел бы сам на себя объявить, и не от страху даже за себя, а от одного только ужаса и отвращения к тому, что он сделал.
Раскольников поднял
свою шляпу и
пошел к дверям, но до дверей он не дошел…
Ответ: есть, потому такая мамаша есть, что из стадвадцатипятирублевой
своей пенсии, хоть сама есть не будет, а уж Роденьку выручит, да сестрица такая есть, что за братца в кабалу
пойдет.
Раскольников встал и
пошел в другую комнату, где прежде стояли укладка, постель и комод; комната показалась ему ужасно маленькою без мебели. Обои были все те же; в углу на обоях резко обозначено было место, где стоял киот с образами. Он поглядел и воротился на
свое окошко. Старший работник искоса приглядывался.
Полицейские были довольны, что узнали, кто раздавленный. Раскольников назвал и себя, дал
свой адрес и всеми силами, как будто дело
шло о родном отце, уговаривал перенести поскорее бесчувственного Мармеладова в его квартиру.
— Пошли-и-и! — крикнула на него Катерина Ивановна; он послушался окрика и замолчал. Робким, тоскливым взглядом отыскивал он ее глазами; она опять воротилась к нему и стала у изголовья. Он несколько успокоился, но ненадолго. Скоро глаза его остановились на маленькой Лидочке (его любимице), дрожавшей в углу, как в припадке, и смотревшей на него
своими удивленными детски пристальными глазами.
— Папочку жалко! — проговорила она через минуту, поднимая
свое заплаканное личико и вытирая руками слезы, — все такие теперь несчастия
пошли, — прибавила она неожиданно, с тем особенно солидным видом, который усиленно принимают дети, когда захотят вдруг говорить, как «большие».
— Если только он будет дома, — прибавил он. — Фу, черт! В
своем больном не властен, лечи поди! Не знаешь, он к тем
пойдет, али те сюда придут?
— А я так даже подивился на него сегодня, — начал Зосимов, очень обрадовавшись пришедшим, потому что в десять минут уже успел потерять нитку разговора с
своим больным. — Дня через три-четыре, если так
пойдет, совсем будет как прежде, то есть как было назад тому месяц, али два… али, пожалуй, и три? Ведь это издалека началось да подготовлялось… а? Сознаётесь теперь, что, может, и сами виноваты были? — прибавил он с осторожною улыбкой, как бы все еще боясь его чем-нибудь раздражить.
Прошлого года уверил нас для чего-то, что в монахи
идет: два месяца стоял на
своем!
— Потом поймешь. Разве ты не то же сделала? Ты тоже переступила… смогла переступить. Ты на себя руки наложила, ты загубила жизнь…
свою (это все равно!) Ты могла бы жить духом и разумом, а кончишь на Сенной… Но ты выдержать не можешь и, если останешься одна, сойдешь с ума, как и я. Ты уж и теперь как помешанная; стало быть, нам вместе
идти, по одной дороге!
Пойдем!
Мы
пошли дальше в
своих убеждениях.
Действительно, все было приготовлено на
славу: стол был накрыт даже довольно чисто, посуда, вилки, ножи, рюмки, стаканы, чашки, все это, конечно, было сборное, разнофасонное и разнокалиберное, от разных жильцов, но все было к известному часу на
своем месте, и Амалия Ивановна, чувствуя, что отлично исполнила дело, встретила возвратившихся даже с некоторою гордостию, вся разодетая, в чепце с новыми траурными лентами и в черном платье.
— Покойник муж действительно имел эту слабость, и это всем известно, — так и вцепилась вдруг в него Катерина Ивановна, — но это был человек добрый и благородный, любивший и уважавший семью
свою; одно худо, что по доброте
своей слишком доверялся всяким развратным людям и уж бог знает с кем он не пил, с теми, которые даже подошвы его не стоили! Вообразите, Родион Романович, в кармане у него пряничного петушка нашли: мертво-пьяный
идет, а про детей помнит.
Воспламенившись, Катерина Ивановна немедленно распространилась о всех подробностях будущего прекрасного и спокойного житья-бытья в Т…; об учителях гимназии, которых она пригласит для уроков в
свой пансион; об одном почтенном старичке, французе Манго, который учил по-французски еще самое Катерину Ивановну в институте и который еще и теперь доживает
свой век в Т… и, наверно,
пойдет к ней за самую сходную плату.
Да она
свое последнее платье скинет, продаст, босая
пойдет, а вам отдаст, коль вам надо будет, вот она какая!
Пойдешь? — спрашивала она его, вся дрожа, точно в припадке, схватив его за обе руки, крепко стиснув их в
своих руках и смотря на него огневым взглядом.
Оба сидели рядом, грустные и убитые, как бы после бури выброшенные на пустой берег одни. Он смотрел на Соню и чувствовал, как много на нем было ее любви, и странно, ему стало вдруг тяжело и больно, что его так любят. Да, это было странное и ужасное ощущение!
Идя к Соне, он чувствовал, что в ней вся его надежда и весь исход; он думал сложить хоть часть
своих мук, и вдруг теперь, когда все сердце ее обратилось к нему, он вдруг почувствовал и сознал, что он стал беспримерно несчастнее, чем был прежде.
— Нет, ведь нет? На, возьми вот этот, кипарисный. У меня другой остался, медный, Лизаветин. Мы с Лизаветой крестами поменялись, она мне
свой крест, а я ей
свой образок дала. Я теперь Лизаветин стану носить, а этот тебе. Возьми… ведь мой! Ведь мой! — упрашивала она. — Вместе ведь страдать
пойдем, вместе и крест понесем!..
Тысячу бы рублей в ту минуту я дал,
своих собственных, чтобы только на вас в
свои глаза посмотреть: как вы тогда сто шагов с мещанинишкой рядом
шли, после того как он вам «убийцу» в глаза сказал, и ничего у него, целых сто шагов, спросить не посмели!..
Раскольников
шел в
свою квартиру; он спешил.
Главное, главное в том, что все теперь
пойдет по-новому, переломится надвое, — вскричал он вдруг, опять возвращаясь к тоске
своей, — все, все, а приготовлен ли я к тому?
Дуня из этого свидания по крайней мере вынесла одно утешение, что брат будет не один: к ней, Соне, к первой пришел он со
своею исповедью; в ней искал он человека, когда ему понадобился человек; она же и
пойдет за ним, куда
пошлет судьба.
Я лучше к моему приятелю Пороху
пойду, то-то удивлю, то-то эффекта в
своем роде достигну.
Но он все-таки
шел. Он вдруг почувствовал окончательно, что нечего себе задавать вопросы. Выйдя на улицу, он вспомнил, что не простился с Соней, что она осталась среди комнаты, в
своем зеленом платке, не смея шевельнуться от его окрика, и приостановился на миг. В то же мгновение вдруг одна мысль ярко озарила его, — точно ждала, чтобы поразить его окончательно.
И хотя бы судьба
послала ему раскаяние — жгучее раскаяние, разбивающее сердце, отгоняющее сон, такое раскаяние, от ужасных мук которого мерещится петля и омут! О, он бы обрадовался ему! Муки и слезы — ведь это тоже жизнь. Но он не раскаивался в
своем преступлении.
Он был очень беспокоен,
посылал о ней справляться. Скоро узнал он, что болезнь ее не опасна. Узнав, в
свою очередь, что он об ней так тоскует и заботится, Соня прислала ему записку, написанную карандашом, и уведомляла его, что ей гораздо легче, что у ней пустая, легкая простуда и что она скоро, очень скоро, придет повидаться с ним на работу. Когда он читал эту записку, сердце его сильно и больно билось.