Неточные совпадения
К моим лохмотьям непременно нужна фуражка,
хотя бы старый блин какой-нибудь, а
не этот урод.
Теперь же, месяц спустя, он уже начинал смотреть иначе и, несмотря на все поддразнивающие монологи о собственном бессилии и нерешимости, «безобразную» мечту как-то даже поневоле привык считать уже предприятием,
хотя все еще сам себе
не верил.
Раскольников
не привык к толпе и, как уже сказано, бежал всякого общества, особенно в последнее время. Но теперь его вдруг что-то потянуло к людям. Что-то совершалось в нем как бы новое, и вместе с тем ощутилась какая-то жажда людей. Он так устал от целого месяца этой сосредоточенной тоски своей и мрачного возбуждения, что
хотя одну минуту хотелось ему вздохнуть в другом мире,
хотя бы в каком бы то ни было, и, несмотря на всю грязь обстановки, он с удовольствием оставался теперь в распивочной.
— А осмелюсь ли, милостивый государь мой, обратиться к вам с разговором приличным? Ибо
хотя вы и
не в значительном виде, но опытность моя отличает в вас человека образованного и к напитку непривычного. Сам всегда уважал образованность, соединенную с сердечными чувствами, и, кроме того, состою титулярным советником. Мармеладов — такая фамилия; титулярный советник. Осмелюсь узнать: служить изволили?
И
хотя я и сам понимаю, что когда она и вихры мои дерет, то дерет их
не иначе как от жалости сердца (ибо, повторяю без смущения, она дерет мне вихры, молодой человек, — подтвердил он с сугубым достоинством, услышав опять хихиканье), но, боже, что, если б она
хотя один раз…
Не башмаки-с, ибо это
хотя сколько-нибудь походило бы на порядок вещей, а чулки, чулки ее пропил-с!
Ибо, сообщая вам историю жизни моей,
не на позорище себя выставлять
хочу перед сими празднолюбцами, которым и без того все известно, а чувствительного и образованного человека ищу.
Бивал он ее под конец; а она хоть и
не спускала ему, о чем мне доподлинно и по документам известно, но до сих пор вспоминает его со слезами и меня им корит, и я рад, я рад, ибо
хотя в воображениях своих зрит себя когда-то счастливой…
И осталась она после него с тремя малолетними детьми в уезде далеком и зверском, где и я тогда находился, и осталась в такой нищете безнадежной, что я
хотя и много видал приключений различных, но даже и описать
не в состоянии.
«Я, конечно, говорит, Семен Захарыч, помня ваши заслуги, и
хотя вы и придерживались этой легкомысленной слабости, но как уж вы теперь обещаетесь, и что сверх того без вас у нас худо пошло (слышите, слышите!), то и надеюсь, говорит, теперь на ваше благородное слово», то есть все это, я вам скажу, взяла да и выдумала, и
не то чтоб из легкомыслия, для одной похвальбы-с!
Квартирная хозяйка его две недели как уже перестала ему отпускать кушанье, и он
не подумал еще до сих пор сходить объясниться с нею,
хотя и сидел без обеда.
Ну как для такого первенца
хотя бы и такою дочерью
не пожертвовать!
А вот теперь смотрите сюда: этот франт, с которым я сейчас драться
хотел, мне незнаком, первый раз вижу; но он ее тоже отметил дорогой сейчас, пьяную-то, себя-то
не помнящую, и ему ужасно теперь хочется подойти и перехватить ее, — так как она в таком состоянии, — завезти куда-нибудь…
Он очень давно
не пил водки, и она мигом подействовала,
хотя выпита была всего одна рюмка.
— Пойдем, пойдем! — говорит отец, — пьяные, шалят, дураки: пойдем,
не смотри! — и
хочет увести его, но он вырывается из его рук и,
не помня себя, бежит к лошадке. Но уж бедной лошадке плохо. Она задыхается, останавливается, опять дергает, чуть
не падает.
—
Не трошь! Мое добро! Что
хочу, то и делаю. Садись еще! Все садись!
Хочу, чтобы беспременно вскачь пошла!..
…Он бежит подле лошадки, он забегает вперед, он видит, как ее секут по глазам, по самым глазам! Он плачет. Сердце в нем поднимается, слезы текут. Один из секущих задевает его по лицу; он
не чувствует, он ломает свои руки, кричит, бросается к седому старику с седою бородой, который качает головой и осуждает все это. Одна баба берет его за руку и
хочет увесть; но он вырывается и опять бежит к лошадке. Та уже при последних усилиях, но еще раз начинает лягаться.
— Пьяные, шалят,
не наше дело, пойдем! — говорит отец. Он обхватывает отца руками, но грудь ему теснит, теснит. Он
хочет перевести дыхание, вскрикнуть, и просыпается.
Впоследствии, когда он припоминал это время и все, что случилось с ним в эти дни, минуту за минутой, пункт за пунктом, черту за чертой, его до суеверия поражало всегда одно обстоятельство,
хотя, в сущности, и
не очень необычайное, но которое постоянно казалось ему потом как бы каким-то предопределением судьбы его.
Когда Раскольников вдруг увидел ее, какое-то странное ощущение, похожее на глубочайшее изумление, охватило его,
хотя во встрече этой
не было ничего изумительного.
— Позволь, я тебе серьезный вопрос задать
хочу, — загорячился студент. — Я сейчас, конечно, пошутил, но смотри: с одной стороны, глупая, бессмысленная, ничтожная, злая, больная старушонка, никому
не нужная и, напротив, всем вредная, которая сама
не знает, для чего живет, и которая завтра же сама собой умрет. Понимаешь? Понимаешь?
Та отскочила в испуге,
хотела было что-то сказать, но как будто
не смогла и смотрела на него во все глаза.
— Да что вы так смотрите, точно
не узнали? — проговорил он вдруг тоже со злобой. —
Хотите берите, а нет — я к другим пойду, мне некогда.
И до того эта несчастная Лизавета была проста, забита и напугана раз навсегда, что даже руки
не подняла защитить себе лицо,
хотя это был самый необходимо-естественный жест в эту минуту, потому что топор был прямо поднят над ее лицом.
А между тем ни под каким видом
не смел он очень прибавить шагу,
хотя до первого поворота шагов сто оставалось.
Он плохо теперь помнил себя; чем дальше, тем хуже. Он помнил, однако, как вдруг, выйдя на канаву, испугался, что мало народу и что тут приметнее, и
хотел было поворотить назад в переулок. Несмотря на то, что чуть
не падал, он все-таки сделал крюку и пришел домой с другой совсем стороны.
Не в полной памяти прошел он и в ворота своего дома; по крайней мере, он уже прошел на лестницу и тогда только вспомнил о топоре. А между тем предстояла очень важная задача: положить его обратно, и как можно незаметнее. Конечно, он уже
не в силах был сообразить, что, может быть, гораздо лучше было бы ему совсем
не класть топора на прежнее место, а подбросить его,
хотя потом, куда-нибудь на чужой двор.
И долго, несколько часов, ему все еще мерещилось порывами, что «вот бы сейчас,
не откладывая, пойти куда-нибудь и все выбросить, чтоб уж с глаз долой, поскорей, поскорей!» Он порывался с дивана несколько раз,
хотел было встать, но уже
не мог.
— Луиза Ивановна, вы бы сели, — сказал он мельком разодетой багрово-красной даме, которая все стояла, как будто
не смея сама сесть,
хотя стул был рядом.
— Ich danke, [Благодарю (нем.).] — сказала та и тихо, с шелковым шумом, опустилась на стул. Светло-голубое с белою кружевною отделкой платье ее, точно воздушный шар, распространилось вокруг стула и заняло чуть
не полкомнаты. Понесло духами. Но дама, очевидно, робела того, что занимает полкомнаты и что от нее так несет духами,
хотя и улыбалась трусливо и нахально вместе, но с явным беспокойством.
— Никакой шум и драки у меня
не буль, господин капитэн, — затараторила она вдруг, точно горох просыпали, с крепким немецким акцентом,
хотя и бойко по-русски, — и никакой, никакой шкандаль, а они пришоль пьян, и это я все расскажит, господин капитэн, а я
не виноват… у меня благородный дом, господин капитэн, и благородное обращение, господин капитэн, и я всегда, всегда сама
не хотель никакой шкандаль.
— Позвольте, позвольте, я с вами совершенно согласен, но позвольте и мне разъяснить, — подхватил опять Раскольников, обращаясь
не к письмоводителю, а все к Никодиму Фомичу, но стараясь всеми силами обращаться тоже и к Илье Петровичу,
хотя тот упорно делал вид, что роется в бумагах и презрительно
не обращает на него внимания, — позвольте и мне с своей стороны разъяснить, что я живу у ней уж около трех лет, с самого приезда из провинции и прежде… прежде… впрочем, отчего ж мне и
не признаться в свою очередь, с самого начала я дал обещание, что женюсь на ее дочери, обещание словесное, совершенно свободное…
Это была девушка… впрочем, она мне даже нравилась…
хотя я и
не был влюблен… одним словом, молодость, то есть я
хочу сказать, что хозяйка мне делала тогда много кредиту и я вел отчасти такую жизнь… я очень был легкомыслен…
— С вас вовсе
не требуют таких интимностей, милостисдарь, да и времени нет, — грубо и с торжеством перебил было Илья Петрович, но Раскольников с жаром остановил его,
хотя ему чрезвычайно тяжело стало вдруг говорить.
— В том и штука: убийца непременно там сидел и заперся на запор; и непременно бы его там накрыли, если бы
не Кох сдурил,
не отправился сам за дворником. А он именно в этот-то промежуток и успел спуститься по лестнице и прошмыгнуть мимо их как-нибудь. Кох обеими руками крестится: «Если б я там, говорит, остался, он бы выскочил и меня убил топором». Русский молебен
хочет служить, хе-хе!..
Он пошел к Неве по В—му проспекту; но дорогою ему пришла вдруг еще мысль: «Зачем на Неву? Зачем в воду?
Не лучше ли уйти куда-нибудь очень далеко, опять хоть на острова, и там где-нибудь, в одиноком месте, в лесу, под кустом, — зарыть все это и дерево, пожалуй, заметить?» И
хотя он чувствовал, что
не в состоянии всего ясно и здраво обсудить в эту минуту, но мысль ему показалась безошибочною.
«Если действительно все это дело сделано было сознательно, а
не по-дурацки, если у тебя действительно была определенная и твердая цель, то каким же образом ты до сих пор даже и
не заглянул в кошелек и
не знаешь, что тебе досталось, из-за чего все муки принял и на такое подлое, гадкое, низкое дело сознательно шел? Да ведь ты в воду его
хотел сейчас бросить, кошелек-то, вместе со всеми вещами, которых ты тоже еще
не видал… Это как же?»
—
Не надо, — сказал он, — я пришел… вот что: у меня уроков никаких… я
хотел было… впрочем, мне совсем
не надо уроков…
Господи!» Он
хотел было запереться на крючок, но рука
не поднялась… да и бесполезно!
— Будем ценить-с. Ну так вот, брат, чтобы лишнего
не говорить, я
хотел сначала здесь электрическую струю повсеместно пустить, так чтобы все предрассудки в здешней местности разом искоренить; но Пашенька победила. Я, брат, никак и
не ожидал, чтоб она была такая… авенантненькая [Авенантненькая — приятная, привлекательная (от фр. avenant).]… а? Как ты думаешь?
Раскольников молчал,
хотя ни на минуту
не отрывал от него своего встревоженного взгляда, и теперь упорно продолжал глядеть на него.
— А я за тебя только одну! Остри еще! Заметов еще мальчишка, я еще волосенки ему надеру, потому что его надо привлекать, а
не отталкивать. Тем, что оттолкнешь человека, —
не исправишь, тем паче мальчишку. С мальчишкой вдвое осторожнее надо. Эх вы, тупицы прогрессивные, ничего-то
не понимаете! Человека
не уважаете, себя обижаете… А коли
хочешь знать, так у нас, пожалуй, и дело одно общее завязалось.
Тут и
захотел я его задержать: „Погоди, Миколай, говорю, аль
не выпьешь?“ А сам мигнул мальчишке, чтобы дверь придержал, да из-за застойки-то выхожу: как он тут от меня прыснет, да на улицу, да бегом, да в проулок, — только я и видел его.
Нет,
не примут,
не примут ни за что, потому-де коробку нашли, и человек удавиться
хотел, «чего
не могло быть, если б
не чувствовал себя виноватым!».
— То-то и есть, что никто
не видал, — отвечал Разумихин с досадой, — то-то и скверно; даже Кох с Пестряковым их
не заметили, когда наверх проходили,
хотя их свидетельство и
не очень много бы теперь значило. «Видели, говорят, что квартира отпертая, что в ней, должно быть, работали, но, проходя, внимания
не обратили и
не помним точно, были ли там в ту минуту работники, или нет».
Сообразив, должно быть, по некоторым, весьма, впрочем, резким, данным, что преувеличенно-строгою осанкой здесь, в этой «морской каюте», ровно ничего
не возьмешь, вошедший господин несколько смягчился и вежливо,
хотя и
не без строгости, произнес, обращаясь к Зосимову и отчеканивая каждый слог своего вопроса...
Даже прелестная пара сиреневых, настоящих жувеневских, перчаток свидетельствовала то же самое,
хотя бы тем одним, что их
не надевали, а только носили в руках для параду.
Раскольников пошевелился и
хотел было что-то сказать; лицо его выразило некоторое волнение. Петр Петрович приостановился, выждал, но так как ничего
не последовало, то и продолжал...
—
Не правда ли-с? — продолжал Петр Петрович, приятно взглянув на Зосимова. — Согласитесь сами, — продолжал он, обращаясь к Разумихину, но уже с оттенком некоторого торжества и превосходства и чуть было
не прибавил: «молодой человек», — что есть преуспеяние, или, как говорят теперь, прогресс,
хотя бы во имя науки и экономической правды…
— Оставьте, оставьте меня все! — в исступлении вскричал Раскольников. — Да оставите ли вы меня, наконец, мучители! Я вас
не боюсь! Я никого, никого теперь
не боюсь! Прочь от меня! Я один
хочу быть, один, один, один!