Неточные совпадения
А Миколка намахивается
в другой раз, и другой удар со всего размаху ложится на спину несчастной клячи. Она вся оседает всем задом, но вспрыгивает и дергает, дергает из всех последних
сил в разные стороны, чтобы вывезти; но со всех сторон принимают ее
в шесть кнутов, а оглобля снова вздымается и падает
в третий раз, потом
в четвертый, мерно, с размаха. Миколка
в бешенстве, что
не может с одного удара убить.
Вопрос же: болезнь ли порождает самое преступление или само преступление, как-нибудь по особенной натуре своей, всегда сопровождается чем-то вроде болезни? — он еще
не чувствовал себя
в силах разрешить.
Много окон, выходивших на этот огромный квадратный метр, было отперто
в эту минуту, но он
не поднял головы —
силы не было.
Ни одного мига нельзя было терять более. Он вынул топор совсем, взмахнул его обеими руками, едва себя чувствуя, и почти без усилия, почти машинально, опустил на голову обухом.
Силы его тут как бы
не было. Но как только он раз опустил топор, тут и родилась
в нем
сила.
— Позвольте, позвольте, я с вами совершенно согласен, но позвольте и мне разъяснить, — подхватил опять Раскольников, обращаясь
не к письмоводителю, а все к Никодиму Фомичу, но стараясь всеми
силами обращаться тоже и к Илье Петровичу, хотя тот упорно делал вид, что роется
в бумагах и презрительно
не обращает на него внимания, — позвольте и мне с своей стороны разъяснить, что я живу у ней уж около трех лет, с самого приезда из провинции и прежде… прежде… впрочем, отчего ж мне и
не признаться
в свою очередь, с самого начала я дал обещание, что женюсь на ее дочери, обещание словесное, совершенно свободное…
Не то чтоб он понимал, но он ясно ощущал, всею
силою ощущения, что
не только с чувствительными экспансивностями, как давеча, но даже с чем бы то ни было ему уже нельзя более обращаться к этим людям
в квартальной конторе, и будь это всё его родные братья и сестры, а
не квартальные поручики, то и тогда ему совершенно незачем было бы обращаться к ним и даже ни
в каком случае жизни; он никогда еще до сей минуты
не испытывал подобного странного и ужасного ощущения.
Раскольников молчал и
не сопротивлялся, несмотря на то, что чувствовал
в себе весьма достаточно
сил приподняться и усидеть на диване безо всякой посторонней помощи, и
не только владеть руками настолько, чтобы удержать ложку или чашку, но даже, может быть, и ходить.
Но по какой-то странной, чуть
не звериной хитрости ему вдруг пришло
в голову скрыть до времени свои
силы, притаиться, прикинуться, если надо, даже еще
не совсем понимающим, а между тем выслушать и выведать, что такое тут происходит?
В последнее время она стала все чаще и больше разговаривать с своею старшей девочкой, десятилетнею Поленькой, которая хотя и многого еще
не понимала, но зато очень хорошо поняла, что нужна матери, и потому всегда следила за ней своими большими умными глазками и всеми
силами хитрила, чтобы представиться все понимающею.
Это ночное мытье производилось самою Катериной Ивановной, собственноручно, по крайней мере два раза
в неделю, а иногда и чаще, ибо дошли до того, что переменного белья уже совсем почти
не было, и было у каждого члена семейства по одному только экземпляру, а Катерина Ивановна
не могла выносить нечистоты и лучше соглашалась мучить себя по ночам и
не по
силам, когда все спят, чтоб успеть к утру просушить мокрое белье на протянутой веревке и подать чистое, чем видеть грязь
в доме.
— Да вы
не раздражайтесь, — засмеялся через
силу Зосимов, — предположите, что вы мой первый пациент, ну а наш брат, только что начинающий практиковать, своих первых пациентов, как собственных детей, любит, а иные почти
в них влюбляются. А я ведь пациентами-то
не богат.
–…
Не верю!
Не могу верить! — повторял озадаченный Разумихин, стараясь всеми
силами опровергнуть доводы Раскольникова. Они подходили уже к нумерам Бакалеева, где Пульхерия Александровна и Дуня давно поджидали их. Разумихин поминутно останавливался дорогою
в жару разговора, смущенный и взволнованный уже тем одним, что они
в первый раз заговорили об этом ясно.
Он пригнулся тогда совсем к полу и заглянул ей снизу
в лицо, заглянул и помертвел: старушонка сидела и смеялась, — так и заливалась тихим, неслышным смехом, из всех
сил крепясь, чтоб он ее
не услышал.
А сама-то весь-то день сегодня моет, чистит, чинит, корыто сама, с своею слабенькою-то
силой,
в комнату втащила, запыхалась, так и упала на постель; а то мы
в ряды еще с ней утром ходили, башмачки Полечке и Лене купить, потому у них все развалились, только у нас денег-то и недостало по расчету, очень много недостало, а она такие миленькие ботиночки выбрала, потому у ней вкус есть, вы
не знаете…
— Это было
не в бреду, это было наяву! — вскричал он, напрягая все
силы своего рассудка проникнуть
в игру Порфирия. — Наяву, наяву! Слышите ли?
Секунды две
не более происходила настоящая борьба; потом вдруг как бы кто-то кого-то с
силою оттолкнул, и вслед за тем какой-то очень бледный человек шагнул прямо
в кабинет Порфирия Петровича.
Вы
не так понимаете; я даже думал, что если уж принято, что женщина равна мужчине во всем, даже
в силе (что уже утверждают), то, стало быть, и тут должно быть равенство.
— Видя таковое ее положение, с несчастными малолетными, желал бы, — как я и сказал уже, — чем-нибудь, по мере
сил, быть полезным, то есть, что называется, по мере сил-с,
не более. Можно бы, например, устроить
в ее пользу подписку или, так сказать, лотерею… или что-нибудь
в этом роде, — как это и всегда
в подобных случаях устраивается близкими или хотя бы и посторонними, но вообще желающими помочь людьми. Вот об этом-то я имел намерение вам сообщить. Оно бы можно-с.
Может быть, тут всего более имела влияния та особенная гордость бедных, вследствие которой при некоторых общественных обрядах, обязательных
в нашем быту для всех и каждого, многие бедняки таращатся из последних
сил и тратят последние сбереженные копейки, чтобы только быть «
не хуже других» и чтобы «
не осудили» их как-нибудь те другие.
Я льстил безбожно, и только что, бывало, добьюсь пожатия руки, даже взгляда, то укоряю себя, что это я вырвал его у нее
силой, что она сопротивлялась, что она так сопротивлялась, что я наверное бы никогда ничего
не получил, если б я сам
не был так порочен; что она,
в невинности своей,
не предусмотрела коварства и поддалась неумышленно, сама того
не зная,
не ведая, и прочее и прочее.
Но тот, казалось, приближался таинственно и осторожно. Он
не взошел на мост, а остановился
в стороне, на тротуаре, стараясь всеми
силами, чтоб Раскольников
не увидал его. Дуню он уже давно заметил и стал делать ей знаки. Ей показалось, что знаками своими он упрашивал ее
не окликать брата и оставить его
в покое, а звал ее к себе.
— Бросила! — с удивлением проговорил Свидригайлов и глубоко перевел дух. Что-то как бы разом отошло у него от сердца, и, может быть,
не одна тягость смертного страха; да вряд ли он и ощущал его
в эту минуту. Это было избавление от другого, более скорбного и мрачного чувства, которого бы он и сам
не мог во всей
силе определить.
Он страдал тоже от мысли: зачем он тогда себя
не убил? Зачем он стоял тогда над рекой и предпочел явку с повинною? Неужели такая
сила в этом желании жить и так трудно одолеть его? Одолел же Свидригайлов, боявшийся смерти?
Неточные совпадения
Почтмейстер. Сам
не знаю, неестественная
сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда
не чувствовал.
Не могу,
не могу! слышу, что
не могу! тянет, так вот и тянет!
В одном ухе так вот и слышу: «Эй,
не распечатывай! пропадешь, как курица»; а
в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
И тут настала каторга // Корёжскому крестьянину — // До нитки разорил! // А драл… как сам Шалашников! // Да тот был прост; накинется // Со всей воинской
силою, // Подумаешь: убьет! // А деньги сунь, отвалится, // Ни дать ни взять раздувшийся //
В собачьем ухе клещ. // У немца — хватка мертвая: // Пока
не пустит по миру, //
Не отойдя сосет!
Пастух уж со скотиною // Угнался; за малиною // Ушли подружки
в бор, //
В полях трудятся пахари, //
В лесу стучит топор!» // Управится с горшочками, // Все вымоет, все выскребет, // Посадит хлебы
в печь — // Идет родная матушка, //
Не будит — пуще кутает: // «Спи, милая, касатушка, // Спи,
силу запасай!
Молиться
в ночь морозную // Под звездным небом Божиим // Люблю я с той поры. // Беда пристигнет — вспомните // И женам посоветуйте: // Усердней
не помолишься // Нигде и никогда. // Чем больше я молилася, // Тем легче становилося, // И
силы прибавлялося, // Чем чаще я касалася // До белой, снежной скатерти // Горящей головой…
—
Не знаю я, Матренушка. // Покамест тягу страшную // Поднять-то поднял он, // Да
в землю сам ушел по грудь // С натуги! По лицу его //
Не слезы — кровь течет! //
Не знаю,
не придумаю, // Что будет? Богу ведомо! // А про себя скажу: // Как выли вьюги зимние, // Как ныли кости старые, // Лежал я на печи; // Полеживал, подумывал: // Куда ты,
сила, делася? // На что ты пригодилася? — // Под розгами, под палками // По мелочам ушла!