Идея о том, что я уже дня три-четыре не видал его, мучила
мою совесть; но именно Анна Андреевна меня выручила: князь чрезвычайно как пристрастился к ней и называл даже мне ее своим ангелом-хранителем.
Неточные совпадения
Впрочем, он тогда же стал уверять, что мать
моя полюбила его по «приниженности»: еще бы выдумал, что по крепостному праву! Соврал для шику, соврал против
совести, против чести и благородства!
Я рассуждал так: дело с письмом о наследстве есть дело
совести, и я, выбирая Васина в судьи, тем самым выказываю ему всю глубину
моего уважения, что, уж конечно, должно было ему польстить.
— Ах, Боже
мой, да ты не торопись: это все не так скоро. Вообще же, ничего не делать всего лучше; по крайней мере спокоен
совестью, что ни в чем не участвовал.
— Если б я зараньше сказал, то мы бы с тобой только рассорились и ты меня не с такой бы охотою пускал к себе по вечерам. И знай,
мой милый, что все эти спасительные заранее советы — все это есть только вторжение на чужой счет в чужую
совесть. Я достаточно вскакивал в
совесть других и в конце концов вынес одни щелчки и насмешки. На щелчки и насмешки, конечно, наплевать, но главное в том, что этим маневром ничего и не достигнешь: никто тебя не послушается, как ни вторгайся… и все тебя разлюбят.
— Друг
мой, что я тут мог? Все это — дело чувства и чужой
совести, хотя бы и со стороны этой бедненькой девочки. Повторю тебе: я достаточно в оно время вскакивал в
совесть других — самый неудобный маневр! В несчастье помочь не откажусь, насколько сил хватит и если сам разберу. А ты,
мой милый, ты таки все время ничего и не подозревал?
— Будь уверен,
мой друг, что я искренно радуюсь, — ответил он, вдруг приняв удивительно серьезную мину, — он стар, конечно, но жениться может, по всем законам и обычаям, а она — тут опять-таки дело чужой
совести, то, что уже я тебе повторял,
мой друг.
— Вижу, но он еще помог бы оправдать
мой поступок во мнении света, а теперь — я опозорена! Довольно;
совесть моя чиста. Я оставлена всеми, даже родным братом
моим, испугавшимся неуспеха… Но я исполню свой долг и останусь подле этого несчастного, его нянькой, сиделкой!
— Ну, теперь прощайте, а то вы никогда не умоетесь, и на
моей совести будет главное преступление порядочного человека, нечистоплотность. Так вы советуете нож к горлу?
— Не могу, Михаил Семенович, поверьте
моей совести, не могу: чего уж невозможно сделать, того невозможно сделать, — говорил Чичиков, однако ж по полтинке еще прибавил.
— Как, ты и это помнишь, Андрей? Как же! Я мечтал с ними, нашептывал надежды на будущее, развивал планы, мысли и… чувства тоже, тихонько от тебя, чтоб ты на смех не поднял. Там все это и умерло, больше не повторялось никогда! Да и куда делось все — отчего погасло? Непостижимо! Ведь ни бурь, ни потрясений не было у меня; не терял я ничего; никакое ярмо не тяготит
моей совести: она чиста, как стекло; никакой удар не убил во мне самолюбия, а так, Бог знает отчего, все пропадает!
«Да, да, — думал он. — Дело, которое делается нашей жизнью, всё дело, весь смысл этого дела непонятен и не может быть понятен мне: зачем были тетушки, зачем Николенька Иртенев умер, а я живу? Зачем была Катюша? И мое сумасшествие? Зачем была эта война? И вся моя последующая беспутная жизнь? Всё это понять, понять всё дело Хозяина — не в моей власти. Но делать Его волю, написанную в
моей совести, — это в моей власти, и это я знаю несомненно. И когда делаю, несомненно спокоен».
— Вы замечательно смело рассуждаете… — задумчиво проговорил Привалов. — И знаете, я тысячу раз думал то же, только относительно своего наследства… Вас мучит одна золотопромышленность, а на
моей совести, кроме денег, добытых золотопромышленностью, большою тяжестью лежат еще заводы, которые основаны на отнятых у башкир землях и созданы трудом приписных к заводам крестьян.
Неточные совпадения
Скотинин. Ох, братец, друг ты
мой сердешный! Со мною чудеса творятся. Сестрица
моя вывезла меня скоро-наскоро из
моей деревни в свою, а коли так же проворно вывезет меня из своей деревни в
мою, то могу пред целым светом по чистой
совести сказать: ездил я ни по что, привез ничего.
«Вопросы о ее чувствах, о том, что делалось и может делаться в ее душе, это не
мое дело, это дело ее
совести и подлежит религии», сказал он себе, чувствуя облегчение при сознании, что найден тот пункт узаконений, которому подлежало возникшее обстоятельство.
«Итак, — сказал себе Алексей Александрович, — вопросы о ее чувствах и так далее — суть вопросы ее
совести, до которой мне не может быть дела.
Моя же обязанность ясно определяется. Как глава семьи, я лицо, обязанное руководить ею и потому отчасти лицо ответственное; я должен указать опасность, которую я вижу, предостеречь и даже употребить власть. Я должен ей высказать».
Как не чувствовать мне угрызения
совести, зная, что даром бременю землю, и что скажут потом
мои дети?
Но я не создан для блаженства; // Ему чужда душа
моя; // Напрасны ваши совершенства: // Их вовсе недостоин я. // Поверьте (
совесть в том порукой), // Супружество нам будет мукой. // Я, сколько ни любил бы вас, // Привыкнув, разлюблю тотчас; // Начнете плакать: ваши слезы // Не тронут сердца
моего, // А будут лишь бесить его. // Судите ж вы, какие розы // Нам заготовит Гименей // И, может быть, на много дней.