Неточные совпадения
Услыхав, что я просто Долгорукий, спрашивавший обыкновенно обмеривал меня тупым
и глупо-равнодушным взглядом, свидетельствовавшим, что он сам не знает, зачем спросил,
и отходил
прочь.
Странно, мне, между
прочим, понравилось в его письмеце (одна маленькая страничка малого формата), что он ни слова не упомянул об университете, не просил меня переменить решение, не укорял, что не хочу учиться, — словом, не выставлял никаких родительских финтифлюшек в этом роде, как это бывает по обыкновению, а между тем это-то
и было худо с его стороны в том смысле, что еще пуще обозначало его ко мне небрежность.
Отвернулись от него все, между
прочим и все влиятельные знатные люди, с которыми он особенно умел во всю жизнь поддерживать связи, вследствие слухов об одном чрезвычайно низком
и — что хуже всего в глазах «света» — скандальном поступке, будто бы совершенном им с лишком год назад в Германии,
и даже о пощечине, полученной тогда же слишком гласно, именно от одного из князей Сокольских,
и на которую он не ответил вызовом.
Но вопрос: зачем же эта девица, совсем мне незнакомая, выискалась заминать мою глупую выходку
и все
прочее?
Один чрезвычайно умный человек говорил, между
прочим, что нет ничего труднее, как ответить на вопрос: «Зачем непременно надо быть благородным?» Видите ли-с, есть три рода подлецов на свете: подлецы наивные, то есть убежденные, что их подлость есть высочайшее благородство, подлецы стыдящиеся, то есть стыдящиеся собственной подлости, но при непременном намерении все-таки ее докончить,
и, наконец, просто подлецы, чистокровные подлецы.
Там я просто истреблял его: суп выливал в окно в крапиву или в одно другое место, говядину — или кидал в окно собаке, или, завернув в бумагу, клал в карман
и выносил потом вон, ну
и все
прочее.
Мне, конечно, слишком мало еще известны биржа, акции, банкирское дело
и все
прочее.
«Идея» утешала в позоре
и ничтожестве; но
и все мерзости мои тоже как бы прятались под идею; она, так сказать, все облегчала, но
и все заволакивала передо мной; но такое неясное понимание случаев
и вещей, конечно, может вредить даже
и самой «идее», не говоря о
прочем.
Там у меня было достопримечательного — полукруглое окно, ужасно низкий потолок, клеенчатый диван, на котором Лукерья к ночи постилала мне простыню
и клала подушку, а
прочей мебели лишь два предмета — простейший тесовый стол
и дырявый плетеный стул.
«Тут эмская пощечина!» — подумал я про себя. Документ, доставленный Крафтом
и бывший у меня в кармане, имел бы печальную участь, если бы попался к нему в руки. Я вдруг почувствовал, что все это сидит еще у меня на шее; эта мысль, в связи со всем
прочим, конечно, подействовала на меня раздражительно.
У Васина, на Фонтанке у Семеновского моста, очутился я почти ровно в двенадцать часов, но его не застал дома. Занятия свои он имел на Васильевском, домой же являлся в строго определенные часы, между
прочим почти всегда в двенадцатом. Так как, кроме того, был какой-то праздник, то я
и предполагал, что застану его наверно; не застав, расположился ждать, несмотря на то что являлся к нему в первый раз.
Но… но были
и другие ощущения; одному из них особенно хотелось выделиться перед
прочими и овладеть душой моей,
и, странно, это ощущение тоже бодрило меня, как будто вызывало на что-то ужасно веселое.
Замечу, между
прочим, что в том, что он заговорил со мной про французскую революцию, я увидел какую-то еще прежнюю хитрость его, меня очень забавлявшую: он все еще продолжал считать меня за какого-то революционера
и во все разы, как меня встречал, находил необходимым заговорить о чем-нибудь в этом роде.
Представь, Петр Ипполитович вдруг сейчас стал там уверять этого другого рябого постояльца, что в английском парламенте, в прошлом столетии, нарочно назначена была комиссия из юристов, чтоб рассмотреть весь процесс Христа перед первосвященником
и Пилатом, единственно чтоб узнать, как теперь это будет по нашим законам
и что все было произведено со всею торжественностью, с адвокатами, прокурорами
и с
прочим… ну
и что присяжные принуждены были вынести обвинительный приговор…
— Убирайтесь вы
прочь с вашими вечными словами
и жестами! — затопал он вдруг на меня, как бы в исступлении. — Я вас обоих давно хотел выгнать, вас
и вашего Версилова.
Она уверяла меня уже давно, что его «так уважает
и так ценит, так жалеет
и симпатизирует ему», ну
и все
прочее, так что я даже отчасти был подготовлен.
— Слушайте, — вскричал я вдруг, — тут нечего разговаривать; у вас один-единственный путь спасения; идите к князю Николаю Ивановичу, возьмите у него десять тысяч, попросите, не открывая ничего, призовите потом этих двух мошенников, разделайтесь окончательно
и выкупите назад ваши записки…
и дело с концом! Все дело с концом,
и ступайте пахать!
Прочь фантазии,
и доверьтесь жизни!
Да только какой у нас, окромя фабрики, заработок; там полы вымоет, там в огороде выполет, там баньку вытопит, да с ребеночком-то на руках
и взвоет; а четверо
прочих тут же по улице в рубашонках бегают.
Я
и над всеми
прочими такие точно побои произносил; сходило без всяких таких пустяков».
Затем… затем я, конечно, не мог, при маме, коснуться до главного пункта, то есть до встречи с нею
и всего
прочего, а главное, до ее вчерашнего письма к нему,
и о нравственном «воскресении» его после письма; а это-то
и было главным, так что все его вчерашние чувства, которыми я думал так обрадовать маму, естественно, остались непонятными, хотя, конечно, не по моей вине, потому что я все, что можно было рассказать, рассказал прекрасно.
Напомню, впрочем, что у меня были
и свои деньги на выезд; но я все-таки положил ждать; между
прочим, предполагал, что деньги придут через почту.
Между
прочим, она твердо заявила мне, что непременно пойдет в монастырь; это было недавно; но я ей не верю
и считаю лишь за горькое слово.
Между
прочим, я возразил ей, что я даже
и не имею теперь права учиться, потому что должен трудиться, чтобы содержать маму
и Лизу; но она предлагает на то свои деньги
и уверяет, что их достанет на все время моего университета.