Неточные совпадения
— Нельзя, Татьяна Павловна, — внушительно ответил ей Версилов, — Аркадий, очевидно, что-то замыслил, и, стало
быть, надо ему непременно дать кончить. Ну и пусть его! Расскажет, и с плеч долой, а для него в том и главное, чтоб с плеч долой спустить. Начинай, мой милый, твою новую
историю, то
есть я так только говорю: новую; не беспокойся, я знаю конец ее.
— Это ты про Эмс. Слушай, Аркадий, ты внизу позволил себе эту же выходку, указывая на меня пальцем, при матери. Знай же, что именно тут ты наиболее промахнулся. Из
истории с покойной Лидией Ахмаковой ты не знаешь ровно ничего. Не знаешь и того, насколько в этой
истории сама твоя мать участвовала, да, несмотря на то что ее там со мною не
было; и если я когда видел добрую женщину, то тогда, смотря на мать твою. Но довольно; это все пока еще тайна, а ты — ты говоришь неизвестно что и с чужого голоса.
— Про это я ничего не знаю, — заключил Васин. — Лидия Ахмакова умерла недели две спустя после своего разрешения; что тут случилось — не знаю. Князь, только лишь возвратясь из Парижа, узнал, что
был ребенок, и, кажется, сначала не поверил, что от него… Вообще, эту
историю со всех сторон держат в секрете даже до сих пор.
И вот я должен сообщить вам — я именно и к князю приехал, чтоб ему сообщить об одном чрезвычайном обстоятельстве: три часа назад, то
есть это ровно в то время, когда они составляли с адвокатом этот акт, явился ко мне уполномоченный Андрея Петровича и передал мне от него вызов… формальный вызов из-за
истории в Эмсе…
Читатель, я начинаю теперь
историю моего стыда и позора, и ничто в жизни не может для меня
быть постыднее этих воспоминаний!
— Женевские идеи — это добродетель без Христа, мой друг, теперешние идеи или, лучше сказать, идея всей теперешней цивилизации. Одним словом, это — одна из тех длинных
историй, которые очень скучно начинать, и гораздо
будет лучше, если мы с тобой поговорим о другом, а еще лучше, если помолчим о другом.
Я же и свел его с князем, но у них и без меня
было довольно пунктов соединения (я говорю об этих прежних
историях за границей и проч.).
Версилов остановился и вдруг расхохотался; я даже
было подумал, что всю эту
историю он вел для забавы, но это
было не так.
Да уж и трудно
было бы вести эту
историю с наглым воришкой, потому что
было упущено время; игра уже ушла вперед.
В России он раз уже
был замешан в одной
истории по подделке бумаг.
Разом вышла и другая
история: пропали деньги в банке, под носом у Зерщикова, пачка в четыреста рублей. Зерщиков указывал место, где они лежали, «сейчас только лежали», и это место оказывалось прямо подле меня, соприкасалось со мной, с тем местом, где лежали мои деньги, то
есть гораздо, значит, ближе ко мне, чем к Афердову.
Князь, воротившись с игры, написал в ту же ночь два письма — одно мне, а другое в тот прежний его полк, в котором
была у него
история с корнетом Степановым.
Рассказывал он раз, например, одну недавнюю
историю об одном отпускном солдате; этого происшествия он почти
был свидетелем.
Тут я вдруг догадался, что и ему должно уже
быть известно обо мне все на свете — и
история моя, и имя мое, и, может
быть, то, в чем рассчитывал на меня Ламберт.
Там
была брань и логика; там француз
был всего только французом, а немец всего только немцем, и это с наибольшим напряжением, чем во всю их
историю; стало
быть, никогда француз не повредил столько Франции, а немец своей Германии, как в то именно время!
Но о содержании наших писем и о том, о чем мы переговорили, прощаясь перед отъездом, я умолчу: это уже другая
история, совсем новая
история, и даже, может
быть, вся она еще в будущем.
Внук тех героев, которые
были изображены в картине, изображавшей русское семейство средневысшего культурного круга в течение трех поколений сряду и в связи с
историей русской, — этот потомок предков своих уже не мог бы
быть изображен в современном типе своем иначе, как в несколько мизантропическом, уединенном и несомненно грустном виде.
Неточные совпадения
Мельком, словно во сне, припоминались некоторым старикам примеры из
истории, а в особенности из эпохи, когда градоначальствовал Бородавкин, который навел в город оловянных солдатиков и однажды, в минуту безумной отваги, скомандовал им:"Ломай!"Но ведь тогда все-таки
была война, а теперь… без всякого повода… среди глубокого земского мира…
Cемен Константинович Двоекуров градоначальствовал в Глупове с 1762 по 1770 год. Подробного описания его градоначальствования не найдено, но, судя по тому, что оно соответствовало первым и притом самым блестящим годам екатерининской эпохи, следует предполагать, что для Глупова это
было едва ли не лучшее время в его
истории.
Благотворная сила его действий
была неуловима, ибо такие мероприятия, как рукопожатие, ласковая улыбка и вообще кроткое обращение, чувствуются лишь непосредственно и не оставляют ярких и видимых следов в
истории.
Строился новый город на новом месте, но одновременно с ним выползало на свет что-то иное, чему еще не
было в то время придумано названия и что лишь в позднейшее время сделалось известным под довольно определенным названием"дурных страстей"и"неблагонадежных элементов". Неправильно
было бы, впрочем, полагать, что это"иное"появилось тогда в первый раз; нет, оно уже имело свою
историю…
"Несмотря на добродушие Менелая, — говорил учитель
истории, — никогда спартанцы не
были столь счастливы, как во время осады Трои; ибо хотя многие бумаги оставались неподписанными, но зато многие же спины пребыли невыстеганными, и второе лишение с лихвою вознаградило за первое…"