— Ничего не понимаю, какая там решетка! — раздражалась генеральша, начинавшая очень хорошо
понимать про себя, кто такой подразумевался под названием (и, вероятно, давно уже условленным) «рыцаря бедного». Но особенно взорвало ее, что князь Лев Николаевич тоже смутился и наконец совсем сконфузился, как десятилетний мальчик. — Да что, кончится или нет эта глупость? Растолкуют мне или нет этого «рыцаря бедного»? Секрет, что ли, какой-нибудь такой ужасный, что и подступиться нельзя?
Неточные совпадения
— Это два шага, — законфузился Коля. — Он теперь там сидит за бутылкой. И чем он там
себе кредит приобрел,
понять не могу? Князь, голубчик, пожалуйста, не говорите потом
про меня здесь нашим, что я вам записку передал! Тысячу раз клялся этих записок не передавать, да жалко; да вот что, пожалуйста, с ним не церемоньтесь: дайте какую-нибудь мелочь, и дело с концом.
(«Впрочем, он, может быть, и совершенно верно
про себя понимает, — подумал князь, — а только не хочет высказаться и потому нарочно толкует ошибочно».)
Приятель Евгения Павловича сделал один вопрос, но князь, кажется, на него не ответил или до того странно промямлил что-то
про себя, что офицер посмотрел на него очень пристально, взглянул потом на Евгения Павловича, тотчас
понял, для чего тот выдумал это знакомство, чуть-чуть усмехнулся и обратился опять к Аглае.
Князь выслушал, казалось, в удивлении, что к нему обратились, сообразил, хотя, может быть, и не совсем
понял, не ответил, но, видя, что она и все смеются, вдруг раздвинул рот и начал смеяться и сам. Смех кругом усилился; офицер, должно быть, человек смешливый, просто прыснул со смеху. Аглая вдруг гневно прошептала
про себя...
Особенно заметьте
себе, что я не упоминал
про мою ногу; ибо слишком уважаю
себя, чтобы высказать это без обиняков; но только вы один и способны
понять, что, отвергая в таком случае и мой каблук, я выказываю, может быть, чрезвычайную гордость достоинства.
Он
понимал также, что старик вышел в упоении от своего успеха; но ему все-таки предчувствовалось, что это был один из того разряда лгунов, которые хотя и лгут до сладострастия и даже до самозабвения, но и на самой высшей точке своего упоения все-таки подозревают
про себя, что ведь им не верят, да и не могут верить.
С отчаянием представлял я себе, как свысока и холодно встретит меня этот «подлец» Зверков; с каким тупым, ничем не отразимым презрением будет смотреть на меня тупица Трудолюбов; как скверно и дерзко будет подхихикивать на мой счет козявка Ферфичкин, чтоб подслужиться Зверкову; как отлично
поймет про себя все это Симонов и как будет презирать меня за низость моего тщеславия и малодушия, и, главное, — как все это будет мизерно, не литературно, обыденно.
И ведь знает сам, что никакой себе пользы не принесет стонами; лучше всех знает, что он только напрасно себя и других надрывает и раздражает; знает, что даже и публика, перед которой он старается, и все семейство его уже прислушались к нему с омерзением, не верят ему ни на грош и
понимают про себя, что он мог бы иначе, проще стонать, без рулад и без вывертов, а что он только так со злости, с ехидства балуется.
Неточные совпадения
—
Про себя могу сказать одно: в сражениях не бывал-с, но в парадах закален даже сверх пропорции. Новых идей не
понимаю. Не
понимаю даже того, зачем их следует понимать-с.
— И, вдруг нахмурившись (Левин
понял, что она нахмурилась на самое
себя за то, что говорит
про себя), она переменила разговор.
Положим, я вызову на дуэль, — продолжал
про себя Алексей Александрович, и, живо представив
себе ночь, которую он проведет после вызова, и пистолет, на него направленный, он содрогнулся и
понял, что никогда он этого не сделает, — положим, я вызову его па дуэль.
Но княгиня не
понимала его чувств и объясняла его неохоту думать и говорить
про это легкомыслием и равнодушием, а потому не давала ему покоя. Она поручала Степану Аркадьичу посмотреть квартиру и теперь подозвала к
себе Левина. — Я ничего не знаю, княгиня. Делайте, как хотите, — говорил он.
— Да, вот ты бы не впустил! Десять лет служил да кроме милости ничего не видал, да ты бы пошел теперь да и сказал: пожалуйте, мол, вон! Ты политику-то тонко
понимаешь! Так — то! Ты бы
про себя помнил, как барина обирать, да енотовые шубы таскать!