Неточные совпадения
Кроме этого (превосходного)
дома, пять шестых которого отдавались внаем, генерал Епанчин имел еще огромный
дом на Садовой, приносивший тоже чрезвычайный доход.
— Здесь у вас в комнатах теплее, чем за границей зимой, — заметил князь, — а вот там зато
на улицах теплее нашего, а в
домах зимой — так русскому человеку и жить с непривычки нельзя.
— Своего положения? — подсказал Ганя затруднившемуся генералу. — Она понимает; вы
на нее не сердитесь. Я, впрочем, тогда же намылил голову, чтобы в чужие дела не совались. И, однако, до сих пор всё тем только у нас в
доме и держится, что последнего слова еще не сказано, а гроза грянет. Если сегодня скажется последнее слово, стало быть, и все скажется.
Мне кажется, если, например, неминуемая гибель,
дом на вас валится, то тут вдруг ужасно захочется сесть и закрыть глаза и ждать — будь что будет!..
Тогда она сама, без позволения, стала со стадом уходить
на целый день из
дому.
Я останавливался и смеялся от счастья, глядя
на их маленькие, мелькающие и вечно бегущие ножки,
на мальчиков и девочек, бегущих вместе,
на смех и слезы (потому что многие уже успевали подраться, расплакаться, опять помириться и поиграть, покамест из школы до
дому добегали), и я забывал тогда всю мою тоску.
— Отец
дома? — спросил Ганя Колю и
на утвердительный ответ Коли пошептал ему что-то
на ухо.
— Приготовляется брак, и брак редкий. Брак двусмысленной женщины и молодого человека, который мог бы быть камер-юнкером. Эту женщину введут в
дом, где моя дочь и где моя жена! Но покамест я дышу, она не войдет! Я лягу
на пороге, и пусть перешагнет чрез меня!.. С Ганей я теперь почти не говорю, избегаю встречаться даже. Я вас предупреждаю нарочно; коли будете жить у нас, всё равно и без того станете свидетелем. Но вы сын моего друга, и я вправе надеяться…
Во всяком случае, он ждал от нее скорее насмешек и колкостей над своим семейством, а не визита к нему; он знал наверно, что ей известно всё, что происходит у него
дома по поводу его сватовства и каким взглядом смотрят
на нее его родные.
Самолюбивый и тщеславный до мнительности, до ипохондрии; искавший во все эти два месяца хоть какой-нибудь точки,
на которую мог бы опереться приличнее и выставить себя благороднее; чувствовавший, что еще новичок
на избранной дороге и, пожалуй, не выдержит; с отчаяния решившийся наконец у себя
дома, где был деспотом,
на полную наглость, но не смевший решиться
на это перед Настасьей Филипповной, сбивавшей его до последней минуты с толку и безжалостно державшей над ним верх; «нетерпеливый нищий», по выражению самой Настасьи Филипповны, о чем ему уже было донесено; поклявшийся всеми клятвами больно наверстать ей всё это впоследствии, и в то же время ребячески мечтавший иногда про себя свести концы и примирить все противоположности, — он должен теперь испить еще эту ужасную чашу, и, главное, в такую минуту!
Еще одно непредвиденное, но самое страшное истязание для тщеславного человека, — мука краски за своих родных, у себя же в
доме, выпала ему
на долю.
— Что сделала? Куда ты меня тащишь? Уж не прощения ли просить у ней, за то, что она твою мать оскорбила и твой
дом срамить приехала, низкий ты человек? — крикнула опять Варя, торжествуя и с вызовом смотря
на брата.
— Отсюда далеко: у Большого театра,
дом Мытовцовой, почти тут же
на площади, в бельэтаже… У ней большого собрания не будет, даром что именинница, и разойдутся рано…
Вот этот
дом, да еще три
дома на Невском и два в Морской — вот весь теперешний круг моего знакомства, то есть собственно моего личного знакомства.
— Перестать? Рассчитывать? Одному? Но с какой же стати, когда для меня это составляет капитальнейшее предприятие, от которого так много зависит в судьбе всего моего семейства? Но, молодой друг мой, вы плохо знаете Иволгина. Кто говорит «Иволгин», тот говорит «стена»: надейся
на Иволгина как
на стену, вот как говорили еще в эскадроне, с которого начал я службу. Мне вот только по дороге
на минутку зайти в один
дом, где отдыхает душа моя, вот уже несколько лет, после тревог и испытаний…
Визит к ней, — это пять минут, в этом
доме я без церемонии, я тут почти что живу, умоюсь, сделаю самый необходимый туалет, и тогда
на извозчике мы пустимся к Большому театру.
— А служанку согнали
на другой же день, разумеется. Это строгий
дом.
Заметим в скобках, что и о Гавриле Ардалионовиче в
доме Епанчиных никогда даже и не упоминалось, — как будто и
на свете такого человека не было, не только в их
доме.
Конечно, странно, что такого рода известия могли так скоро доходить и узнаваться; всё происшедшее, например, у Настасьи Филипповны стало известно в
доме Епанчиных чуть не
на другой же день и даже в довольно точных подробностях.
— О нет! Ни-ни! Еще сама по себе. Я, говорит, свободна, и, знаете, князь, сильно стоит
на том, я, говорит, еще совершенно свободна! Всё еще
на Петербургской, в
доме моей свояченицы проживает, как и писал я вам.
Был уже двенадцатый час. Князь знал, что у Епанчиных в городе он может застать теперь одного только генерала, по службе, да и то навряд. Ему подумалось, что генерал, пожалуй, еще возьмет его и тотчас же отвезет в Павловск, а ему до того времени очень хотелось сделать один визит.
На риск опоздать к Епанчиным и отложить свою поездку в Павловск до завтра, князь решился идти разыскивать
дом, в который ему так хотелось зайти.
Подойдя к воротам и взглянув
на надпись, князь прочел: «
Дом потомственного почетного гражданина Рогожина».
А так как ты совсем необразованный человек, то и стал бы деньги копить и сел бы, как отец, в этом
доме с своими скопцами; пожалуй бы, и сам в их веру под конец перешел, и уж так бы „ты свои деньги полюбил, что и не два миллиона, а, пожалуй бы, и десять скопил, да
на мешках своих с голоду бы и помер, потому у тебя во всем страсть, всё ты до страсти доводишь“.
Он останавливался иногда
на перекрестках улиц пред иными
домами,
на площадях,
на мостах; однажды зашел отдохнуть в одну кондитерскую.
Да, он уже и был
на Петербургской, он был близко от
дома; ведь не с прежнею же целью теперь он идет туда, ведь не с «особенною же идеей»!
Этот демон шепнул ему в Летнем саду, когда он сидел, забывшись, под липой, что если Рогожину так надо было следить за ним с самого утра и ловить его
на каждом шагу, то, узнав, что он не поедет в Павловск (что уже, конечно, было роковым для Рогожина сведением), Рогожин непременно пойдет туда, к тому
дому,
на Петербургской, и будет непременно сторожить там его, князя, давшего ему еще утром честное слово, что «не увидит ее», и что «не затем он в Петербург приехал».
А теперь, у
дома, он стоял по другой стороне улицы, шагах в пятидесяти наискось,
на противоположном тротуаре, скрестив руки, и ждал.
— Он
на смертном одре, — говорила, суетясь, Лизавета Прокофьевна, — а мы тут будем еще церемонии наблюдать? Друг он нашего
дома иль нет?
Генерала Ивана Федоровича
на этот раз не было
дома.
Девушка в
доме растет, вдруг среди улицы прыг
на дрожки: «Маменька, я
на днях за такого-то Карлыча или Иваныча замуж вышла, прощайте!» Так это и хорошо так, по-вашему, поступать?
По мнению Гаврилы Ардалионовича, Евгений Павлович не знал Настасьи Филипповны, он ее и теперь тоже чуть-чуть только знает, и именно потому, что дня четыре назад был ей кем-то представлен
на прогулке, и вряд ли был хоть раз у нее в
доме, вместе с прочими.
— Во-первых, милый князь,
на меня не сердись, и если было что с моей стороны — позабудь. Я бы сам еще вчера к тебе зашел, но не знал, как
на этот счет Лизавета Прокофьевна…
Дома у меня… просто ад, загадочный сфинкс поселился, а я хожу, ничего не понимаю. А что до тебя, то, по-моему, ты меньше всех нас виноват, хотя, конечно, чрез тебя много вышло. Видишь, князь, быть филантропом приятно, но не очень. Сам, может, уже вкусил плоды. Я, конечно, люблю доброту и уважаю Лизавету Прокофьевну, но…
— А мне кажется, Николай Ардалионович, что вы его напрасно сюда перевезли, если это тот самый чахоточный мальчик, который тогда заплакал и к себе звал
на похороны, — заметил Евгений Павлович, — он так красноречиво тогда говорил про стену соседнего
дома, что ему непременно взгрустнется по этой стене, будьте уверены.
Как смеют меня здесь обижать в вашем
доме! — набросилась вдруг Аглая
на Лизавету Прокофьевну, уже в том истерическом состоянии, когда не смотрят ни
на какую черту и переходят всякое препятствие.
Или по крайней мере быть у себя
дома,
на террасе, но так, чтобы никого при этом не было, ни Лебедева, ни детей; броситься
на свой диван, уткнуть лицо в подушку и пролежать таким образом день, ночь, еще день.
— Нападает
на просвещение, проповедует изуверство двенадцатого столетия, кривляется и даже безо всякой сердечной невинности: сам-то чем он
дом нажил, позвольте спросить? — говорил он вслух, останавливая всех и каждого.
Проводы устроил Бахмутов у себя же в
доме, в форме обеда с шампанским,
на котором присутствовала и жена доктора; она, впрочем, очень скоро уехала к ребенку.
На это он ответил мне очень угрюмою и кислою гримасой, встал, сам сыскал мне мою фуражку, сделав вид, будто бы я сам ухожу, и просто-запросто вывел меня из своего мрачного
дома под видом того, что провожает меня из учтивости.
Дом его поразил меня; похож
на кладбище, а ему, кажется, нравится, что, впрочем, понятно: такая полная, непосредственная жизнь, которою он живет, слишком полна сама по себе, чтобы нуждаться в обстановке.
Когда я сам встал, чтобы запереть за ним дверь
на ключ, мне вдруг припомнилась картина, которую я видел давеча у Рогожина, в одной из самых мрачных зал его
дома, над дверями.
Если выдаст, то я согласен
на то, чтобы допустить его переночевать эту ночь в этом
доме, ввиду болезненного состояния его, с тем, конечно, что под надзором с моей стороны.
— А что же вы думали? Для чего же бы я сюда вас позвала? Что у вас
на уме? Впрочем, вы, может, считаете меня маленькою дурой, как все меня
дома считают?
—
Дома, все, мать, сестры, отец, князь Щ., даже мерзкий ваш Коля! Если прямо не говорят, то так думают. Я им всем в глаза это высказала, и матери, и отцу. Maman была больна целый день; а
на другой день Александра и папаша сказали мне, что я сама не понимаю, что вру и какие слова говорю. А я им тут прямо отрезала, что я уже всё понимаю, все слова, что я уже не маленькая, что я еще два года назад нарочно два романа Поль де Кока прочла, чтобы про всё узнать. Maman, как услышала, чуть в обморок не упала.
— Никогда и никуда не ходила; всё
дома сидела, закупоренная как в бутылке, и из бутылки прямо и замуж пойду; что вы опять усмехаетесь? Я замечаю, что вы тоже, кажется, надо мной смеетесь и их сторону держите, — прибавила она, грозно нахмурившись, — не сердите меня, я и без того не знаю, что со мной делается… я убеждена, что вы пришли сюда в полной уверенности, что я в вас влюблена и позвала вас
на свидание, — отрезала она раздражительно.
— То правда, что я за Гаврилу Ардалионовича замуж иду! Что я Гаврилу Ардалионовича люблю и бегу с ним завтра же из
дому! — набросилась
на нее Аглая. — Слышали вы? Удовлетворено ваше любопытство? Довольны вы этим?
Войдя в свой
дом, Лизавета Прокофьевна остановилась в первой же комнате; дальше она идти не могла и опустилась
на кушетку, совсем обессиленная, позабыв даже пригласить князя садиться. Это была довольно большая зала, с круглым столом посредине, с камином, со множеством цветов
на этажерках у окон и с другою стеклянною дверью в сад, в задней стене. Тотчас же вошли Аделаида и Александра, вопросительно и с недоумением смотря
на князя и
на мать.
Ну, разумеется, тут же дорогой и анекдот к случаю рассказал о том, что его тоже будто бы раз, еще в юности, заподозрили в покраже пятисот тысяч рублей, но что он
на другой же день бросился в пламень горевшего
дома и вытащил из огня подозревавшего его графа и Нину Александровну, еще бывшую в девицах.
«Ротшильдом не буду, да и не для чего, — прибавил он смеясь, — а
дом на Литейной буду иметь, даже, может, и два, и
на этом кончу».
Птицын проживал в Павловске в невзрачном, но поместительном деревянном
доме, стоявшем
на пыльной улице, и который скоро должен был достаться ему в полную собственность, так что он уже его, в свою очередь, начинал продавать кому-то.
Подымаясь
на крыльцо, Варвара Ардалионовна услышала чрезвычайный шум вверху
дома и различила кричавшие голоса своего брата и папаши.