Неточные совпадения
Впрочем, я чуть не раздразнил его новыми книгами и журналами; они были у меня в
руках, только что
с почты, я предлагал их ему еще не разрезанные.
По ее словам, он почти никогда ничего не делал и по месяцам не раскрывал книги и не брал пера в
руки; зато целые ночи прохаживал взад и вперед по комнате и все что-то думал, а иногда и говорил сам
с собою; что он очень полюбил и очень ласкал ее внучку, Катю, особенно
с тех пор, как узнал, что ее зовут Катей, и что в Катеринин день каждый раз ходил по ком-то служить панихиду.
У ведер
с водой столпились арестанты; они по очереди брали ковш, набирали в рот воды и умывали себе
руки и лицо изо рта.
Прощаясь, он пожал мне
руку, и
с его стороны это был знак высокой доверенности.
— Ах, выучи, пожалуйста! — и он даже привстал на нарах и
с мольбою сложил
руки, смотря на меня.
При вступлении в острог у меня было несколько денег; в
руках с собой было немного, из опасения, чтоб не отобрали, но на всякий случай было спрятано, то есть заклеено в переплете Евангелия, которое можно было пронести в острог, несколько рублей.
Помню всё до малейшей подробности. На дороге встретился нам какой-то мещанин
с бородкой, остановился и засунул
руку в карман. Из нашей кучки немедленно отделился арестант, снял шапку, принял подаяние — пять копеек — и проворно воротился к своим. Мещанин перекрестился и пошел своею дорогою. Эти пять копеек в то же утро проели на калачах, разделив их на всю нашу партию поровну.
Еще
с первого же дня я погладил ее и из
рук дал ей хлеба.
Теперь, как пишу это, так и представляется мне этот майор, высокий, сухощавый и молчаливый парень, довольно глуповатый, вечно углубленный в свое занятие и непременно
с ремнем в
руке, на котором он денно и нощно направлял свою донельзя сточенную бритву и, кажется, весь уходил в это занятие, приняв его, очевидно, за назначение всей своей жизни.
— Гм. А вот я хотел вас, Александр Петрович, спросить: правда ли, говорят, есть такие обезьяны, у которых
руки до пяток, а величиной
с самого высокого человека?
В
руках у Исая Фомича был его мешок
с выданными ему казенными вещами и своими собственными.
Вдруг сквозь толпу протеснился молодой арестант, неся в
руках самые старые, грязные и разорванные летние свои шаровары,
с придачею казенных подверток.
Другие стояли между них торчком и, держа в
руках свои шайки, мылись стоя; грязная вода стекала
с них прямо на бритые головы сидевших внизу.
Нет-нет, а в окно или в приотворенную дверь выглянет усатое лицо солдата,
с ружьем в
руке, высматривающего, нет ли беспорядков.
— Да и выпью, чего кричишь!
С праздником, Степан Дорофеич! — вежливо и
с легким поклоном обратился он, держа чашку в
руках, к Степке, которого еще за полминуты обзывал подлецом. — Будь здоров на сто годов, а что жил, не в зачет! — Он выпил, крякнул и утерся. — Прежде, братцы, я много вина подымал, — заметил он
с серьезною важностью, обращаясь как будто ко всем и ни к кому в особенности, — а теперь уж, знать, лета мои подходят. Благодарствую, Степан Дорофеич.
У благодетельной помещицы будет платье
с фальбалой, и пелеринка, и зонтик в
руках, а благодетельный помещик выйдет в офицерском сюртуке
с эксельбантами и
с тросточкой.
Многие из них принесли
с собой поленья
с кухни: установив кое-как у стенки толстое полено, человек взбирался на него ногами, обеими
руками упирался в плеча впереди стоящего и, не изменяя положения, стоял таким образом часа два, совершенно довольный собою и своим местом.
Вот один подталкивает товарища и наскоро сообщает ему свои впечатления, даже не заботясь и, пожалуй, не видя, кто стоит подле него; другой, при какой-нибудь смешной сцене, вдруг
с восторгом оборачивается к толпе, быстро оглядывает всех, как бы вызывая всех смеяться, машет
рукой и тотчас же опять жадно обращается к сцене.
Благодетельная помещица была тоже в своем роде чрезвычайно замечательна: она явилась в старом, изношенном кисейном платье, смотревшем настоящей тряпкой,
с голыми
руками и шеей, страшно набеленным и нарумяненным лицом, в спальном коленкоровом чепчике, подвязанном у подбородка,
с зонтиком в одной
руке и
с веером из разрисованной бумаги в другой, которым она беспрерывно обмахивалась.
Тут уж ничего понять нельзя, да и черти появляются как-то уж слишком не по-людски: в боковой кулисе отворяется дверь и является что-то в белом, а вместо головы у него фонарь со свечой; другой фантом [Фантом (фр. fantome) — призрак, привидение.] тоже
с фонарем на голове, в
руках держит косу.
Защищаться тоже не может: в
руках бутылка и стакан,
с которыми он не в силах расстаться.
Наскоро она становит его за шкаф, а сама, забыв отпереть, бросается к своей пряже и прядет, прядет, не слыша стука в дверь своего мужа,
с перепуга сучит нитку, которой у нее нет в
руках, и вертит веретено, забыв поднять его
с пола.
Но хозяин выбивает дверь ногою и
с кнутом в
руке подходит к жене.
Страшно было смотреть на это длинное-длинное тело,
с высохшими до кости ногами и
руками,
с опавшим животом,
с поднятою грудью,
с ребрами, отчетливо рисовавшимися, точно у скелета.
Наконец, он блуждающей и нетвердой
рукой нащупал на груди свою ладонку и начал рвать ее
с себя, точно и та была ему в тягость, беспокоила, давила его.
Фельдшер, молодой и добрый малый, немного излишне занятый своею наружностью, довольно, впрочем, счастливою, явился скоро; быстрыми шагами, ступая громко по притихшей палате, подошел к покойнику и
с каким-то особенно развязным видом, как будто нарочно выдуманным для этого случая, взял его за пульс, пощупал, махнул
рукою и вышел.
Арестант начинает читать, люди
с розгами ждут, а Смекалов даже принагнется
с места,
руку подымет, трубку перестанет курить, ждет известного словца.
Случалось ему что-нибудь рассказывать: начнет горячо,
с жаром, даже
руками размахивает — и вдруг порвет али сойдет на другое, увлечется новыми подробностями и забудет, о чем начал говорить.
— Стал я это перед ней, тогда, тут же
с постели, на коленки,
руки сложил: «Матушка, говорю, Акулина Кудимовна, прости ты меня, дурака, в том, что я тебя тоже за такую почитал.
«Надоела ты мне, говорю; молись богу!» Да как схвачу ее за волосы: косы-то были такие толстые, длинные, на
руку их замотал, да сзади ее
с обеих сторон коленками придавил, вынул нож, голову-то ей загнул назад, да как тилисну по горлу ножом…
Когда священник
с чашей в
руках читал слова: «…Но яко разбойника мя прийми», [«…Но яко разбойника мя прийми».
— Орел, братцы, есть царь лесов… — начал было Скуратов, но его на этот раз не стали слушать. Раз после обеда, когда пробил барабан на работу, взяли орла, зажав ему клюв
рукой, потому что он начал жестоко драться, и понесли из острога. Дошли до вала. Человек двенадцать, бывших в этой партии,
с любопытством желали видеть, куда пойдет орел. Странное дело: все были чем-то довольны, точно отчасти сами они получили свободу.
— Затевай!.. Я
с тобой до седых волос в ефтом деле торговаться буду. Значит, ты богатый, коли сложа
руки сидеть хочешь?
Это он, когда их переводили из места первой их ссылки в нашу крепость, нес Б-го на
руках в продолжение чуть не всей дороги, когда тот, слабый здоровьем и сложением, уставал почти
с пол-этапа.
Нам известно было, что комендант, узнав об истории
с стариком Ж-ким, очень вознегодовал на майора и внушил ему, чтоб он на будущее время изволил держать
руки покороче.
Но когда их по вечеру действительно привезли, связанных по
рукам и по ногам,
с жандармами, вся каторга высыпала к палям смотреть, что
с ними будут делать. Разумеется, ничего не увидали, кроме майорского и комендантского экипажа у кордегардии. Беглецов посадили в секретную, заковали и назавтра же отдали под суд. Насмешки и презрение арестантов вскоре упали сами собою. Узнали дело подробнее, узнали, что нечего было больше и делать, как сдаться, и все стали сердечно следить за ходом дела в суде.
— Мне долго-с, мне еще очень долго здесь быть-с, — бормотал он, пожимая мою
руку. Я бросился ему на шею, и мы поцеловались.