Невозможно представить себе ничего жесточе этого битья: его
били в грудь, под сердце, под ложечку, в живот; били много и долго и переставали только тогда, когда он терял все свои чувства и становился как мертвый.
В этом крике было что-то суровое, внушительное. Печальная песня оборвалась, говор стал тише, и только твердые удары ног о камни наполняли улицу глухим, ровным звуком. Он поднимался над головами людей, уплывая в прозрачное небо, и сотрясал воздух подобно отзвуку первого грома еще далекой грозы. Холодный ветер, все усиливаясь, враждебно нес встречу людям пыль и сор городских улиц, раздувал платье и волосы, слепил глаза,
бил в грудь, путался в ногах…
Что делается со мною в ту минуту, когда Викентий Прокофьевич Пятницкий подносит список к глазам, — описать не решаюсь. Сердце
бьет в груди как добрый барабан… Страшный трепет, доходящий до лязганья зубами, до дрожи во всем теле, охватывает меня с головы до ног.
Неточные совпадения
— Тут Кифа Мокиевич
бил себя весьма сильно
в грудь кулаком и приходил
в совершенный азарт.
Все были
в тревоге и не понимали друг друга, всякий думал, что
в нем
в одном и заключается истина, и мучился, глядя на других,
бил себя
в грудь, плакал, ломал себе руки.
Стал я ему докладывать все, как было, и стал он по комнате сигать и себя
в грудь кулаком
бил: «Что вы, говорит, со мной, разбойники, делаете?
И стал он тут опять бегать, и все
бил себя
в грудь, и серчал, и бегал, а как об вас доложили, — ну, говорит, полезай за перегородку, сиди пока, не шевелись, что бы ты ни услышал, и стул мне туда сам принес и меня запер; может, говорит, я тебя и спрошу.
Народ подпрыгивал, размахивая руками, швырял
в воздух фуражки, шапки. Кричал он так, что было совершенно не слышно, как пара бойких лошадей губернатора Баранова
бьет копытами по булыжнику. Губернатор торчал
в экипаже, поставив колено на сиденье его, глядя назад, размахивая фуражкой, был он стального цвета, отчаянный и героический, золотые бляшки орденов блестели на его выпуклой
груди.