Неточные совпадения
Уже выйдя из университета и приготовляясь на свои две тысячи съездить за границу, Иван Федорович вдруг напечатал в одной из
больших газет одну странную
статью, обратившую на себя внимание даже и неспециалистов, и, главное, по предмету, по-видимому, вовсе ему незнакомому, потому что кончил он курс естественником.
По замечанию Марфы Игнатьевны, он, с самой той могилки,
стал по преимуществу заниматься «божественным», читал Четьи-Минеи,
больше молча и один, каждый раз надевая
большие свои серебряные круглые очки.
И вот слышу, ты идешь, — Господи, точно слетело что на меня вдруг: да ведь есть же,
стало быть, человек, которого и я люблю, ведь вот он, вот тот человечек, братишка мой милый, кого я всех
больше на свете люблю и кого я единственно люблю!
Как
стал от игумена выходить, смотрю — один за дверь от меня прячется, да матерой такой, аршина в полтора али
больше росту, хвостище же толстый, бурый, длинный, да концом хвоста в щель дверную и попади, а я не будь глуп, дверь-то вдруг и прихлопнул, да хвост-то ему и защемил.
— Монах в гарнитуровых штанах! — крикнул мальчик, все тем же злобным и вызывающим взглядом следя за Алешей, да кстати и
став в позу, рассчитывая, что Алеша непременно бросится на него теперь, но Алеша повернулся, поглядел на него и пошел прочь. Но не успел он сделать и трех шагов, как в спину его больно ударился пущенный мальчиком самый
большой булыжник, который только был у него в кармане.
Только
стал он из школы приходить больно битый, это третьего дня я все узнал, и вы правы-с;
больше уж в школу эту я его не пошлю-с.
Во-вторых, о
больших я и потому еще говорить не буду, что, кроме того, что они отвратительны и любви не заслуживают, у них есть и возмездие: они съели яблоко и познали добро и зло и
стали «яко бози».
Но главное, что раздражило наконец Ивана Федоровича окончательно и вселило в него такое отвращение, — была какая-то отвратительная и особая фамильярность, которую сильно
стал выказывать к нему Смердяков, и чем дальше, тем
больше.
Там убийцы, разбойники, а ты чего такого успел нагрешить, что себя
больше всех обвиняешь?» — «Матушка, кровинушка ты моя, говорит (
стал он такие любезные слова тогда говорить, неожиданные), кровинушка ты моя милая, радостная, знай, что воистину всякий пред всеми за всех и за все виноват.
— Страшный стих, — говорит, — нечего сказать, подобрали. — Встал со стула. — Ну, — говорит, — прощайте, может,
больше и не приду… в раю увидимся. Значит, четырнадцать лет, как уже «впал я в руки Бога живаго», — вот как эти четырнадцать лет,
стало быть, называются. Завтра попрошу эти руки, чтобы меня отпустили…
Правда, некоторые, вначале немногие, а потом все
больше и
больше,
стали веровать в истину его показаний и очень начали посещать меня и расспрашивать с
большим любопытством и радостью: ибо любит человек падение праведного и позор его.
И достигли того, что вещей накопили
больше, а радости
стало меньше.
Биографию этой девочки знали, впрочем, у нас в городе мало и сбивчиво; не узнали
больше и в последнее время, и это даже тогда, когда уже очень многие
стали интересоваться такою «раскрасавицей», в какую превратилась в четыре года Аграфена Александровна.
И она действительно накинула ему образок на шею и
стала было вправлять его. Митя в
большом смущении принагнулся и
стал ей помогать и наконец вправил себе образок чрез галстук и ворот рубашки на грудь.
— За французского известного писателя, Пирона-с. Мы тогда все вино пили в
большом обществе, в трактире, на этой самой ярмарке. Они меня и пригласили, а я перво-наперво
стал эпиграммы говорить: «Ты ль это, Буало, какой смешной наряд». А Буало-то отвечает, что он в маскарад собирается, то есть в баню-с, хи-хи, они и приняли на свой счет. А я поскорее другую сказал, очень известную всем образованным людям, едкую-с...
Одним словом, началось нечто беспорядочное и нелепое, но Митя был как бы в своем родном элементе, и чем нелепее все
становилось, тем
больше он оживлялся духом.
Мите же вдруг, он помнил это, ужасно любопытны
стали его
большие перстни, один аметистовый, а другой какой-то ярко-желтый, прозрачный и такого прекрасного блеска.
Митя мрачно подождал и
стал было повествовать о том, как он побежал к отцу в сад, как вдруг его остановил следователь и, раскрыв свой
большой портфель, лежавший подле него на диване, вынул из него медный пестик.
— Напротив, я ничего не имею против Бога. Конечно, Бог есть только гипотеза… но… я признаю, что он нужен, для порядка… для мирового порядка и так далее… и если б его не было, то надо бы его выдумать, — прибавил Коля, начиная краснеть. Ему вдруг вообразилось, что Алеша сейчас подумает, что он хочет выставить свои познания и показать, какой он «
большой». «А я вовсе не хочу выставлять пред ним мои познания», — с негодованием подумал Коля. И ему вдруг
стало ужасно досадно.
— Это мы втроем дали три тысячи, я, брат Иван и Катерина Ивановна, а доктора из Москвы выписала за две тысячи уж она сама. Адвокат Фетюкович
больше бы взял, да дело это получило огласку по всей России, во всех газетах и журналах о нем говорят, Фетюкович и согласился
больше для славы приехать, потому что слишком уж знаменитое дело
стало. Я его вчера видел.
Остаются,
стало быть, подсудимый и Смердяков, и вот обвинитель с пафосом восклицает, что подсудимый потому указывает на Смердякова, что не на кого
больше ему указать, что будь тут кто-нибудь шестой, даже призрак какого-либо шестого, то подсудимый сам бы тотчас бросил обвинять Смердякова, устыдившись сего, а показал бы на этого шестого.
Прежде (это началось почти с детства и всё росло до полной возмужалости), когда он старался сделать что-нибудь такое, что сделало бы добро для всех, для человечества, для России, для всей деревни, он замечал, что мысли об этом были приятны, но сама деятельность всегда бывала нескладная, не было полной уверенности в том, что дело необходимо нужно, и сама деятельность, казавшаяся сначала столь большою, всё уменьшаясь и уменьшаясь, сходила на-нет; теперь же, когда он после женитьбы стал более и более ограничиваться жизнью для себя, он, хотя не испытывал более никакой радости при мысли о своей деятельности, чувствовал уверенность, что дело его необходимо, видел, что оно спорится гораздо лучше, чем прежде, и что оно всё
становится больше и больше.
Неточные совпадения
«Худа ты
стала, Дарьюшка!» // — Не веретенце, друг! // Вот то, чем
больше вертится, // Пузатее
становится, // А я как день-деньской…
Но летописец недаром предварял события намеками: слезы бригадировы действительно оказались крокодиловыми, и покаяние его было покаяние аспидово. Как только миновала опасность, он засел у себя в кабинете и начал рапортовать во все места. Десять часов сряду макал он перо в чернильницу, и чем дальше макал, тем
больше становилось оно ядовитым.
Во время градоначальствования Фердыщенки Козырю посчастливилось еще
больше благодаря влиянию ямщичихи Аленки, которая приходилась ему внучатной сестрой. В начале 1766 года он угадал голод и
стал заблаговременно скупать хлеб. По его наущению Фердыщенко поставил у всех застав полицейских, которые останавливали возы с хлебом и гнали их прямо на двор к скупщику. Там Козырь объявлял, что платит за хлеб"по такции", и ежели между продавцами возникали сомнения, то недоумевающих отправлял в часть.
Но словам этим не поверили и решили: сечь аманатов до тех пор, пока не укажут, где слобода. Но странное дело! Чем
больше секли, тем слабее
становилась уверенность отыскать желанную слободу! Это было до того неожиданно, что Бородавкин растерзал на себе мундир и, подняв правую руку к небесам, погрозил пальцем и сказал:
Княгиня Бетси, не дождавшись конца последнего акта, уехала из театра. Только что успела она войти в свою уборную, обсыпать свое длинное бледное лицо пудрой, стереть ее, оправиться и приказать чай в
большой гостиной, как уж одна за другою
стали подъезжать кареты к ее огромному дому на
Большой Морской. Гости выходили на широкий подъезд, и тучный швейцар, читающий по утрам, для назидания прохожих, за стеклянною дверью газеты, беззвучно отворял эту огромную дверь, пропуская мимо себя приезжавших.