Неточные совпадения
В Страстную же седмицу от понедельника даже до субботнего вечера, дней шесть, хлеб с
водою точию ясти и зелие не варено, и се с воздержанием; аще
есть можно и не на всяк день приимати, но, яко же речено бысть, о первой седмице.
— Войдите, войдите ко мне сюда, — настойчиво и повелительно закричала она, — теперь уж без глупостей! О Господи, что ж вы стояли и молчали такое время? Он мог истечь кровью, мама! Где это вы, как это вы? Прежде всего
воды,
воды! Надо рану промыть, просто опустить в холодную
воду, чтобы боль перестала, и держать, все держать… Скорей, скорей
воды, мама, в полоскательную чашку. Да скорее же, — нервно закончила она. Она
была в совершенном испуге; рана Алеши страшно поразила ее.
— Мама, ради Бога, принесите корпию; корпию и этой едкой мутной
воды для порезов, ну как ее зовут! У нас
есть,
есть,
есть… Мама, вы сами знаете, где стклянка, в спальне вашей в шкапике направо, там большая стклянка и корпия…
Приезжал ко мне доктор Герценштубе, по доброте своего сердца, осматривал их обеих целый час: «Не понимаю, говорит, ничего», а, однако же, минеральная
вода, которая в аптеке здешней
есть (прописал он ее), несомненную пользу ей принесет, да ванны ножные из лекарств тоже ей прописал.
Минеральная-то
вода стоит тридцать копеек, а кувшинов-то надо
выпить, может
быть, сорок.
А Ниночку прописал купать в каком-то растворе, в горячих ваннах таких, да ежедневно утром и вечером, так где ж нам
было сочинить такое леченье-с, у нас-то, в хоромах-то наших, без прислуги, без помощи, без посуды и воды-с?
Огромная звезда, «подобная светильнику» (то
есть церкви), «пала на источники
вод, и стали они горьки».
Ибо зрит ясно и говорит себе уже сам: «Ныне уже знание имею и хоть возжаждал любить, но уже подвига не
будет в любви моей, не
будет и жертвы, ибо кончена жизнь земная и не придет Авраам хоть каплею
воды живой (то
есть вновь даром земной жизни, прежней и деятельной) прохладить пламень жажды любви духовной, которою пламенею теперь, на земле ее пренебрегши; нет уже жизни, и времени более не
будет!
«Егда кто от монахов ко Господу отыдет (сказано в большом требнике), то учиненный монах (то
есть для сего назначенный) отирает тело его теплою
водой, творя прежде губою (то
есть греческою губкой) крест на челе скончавшегося, на персех, на руках и на ногах и на коленах, вящше же ничто же».
Якоже вкуси архитриклин вина бывшего от
воды, и не ведяше откуда
есть: слуги же ведяху почерпшии
воду: пригласи жениха архитриклин.
Митя вздрогнул, вскочил
было, но сел опять. Затем тотчас же стал говорить громко, быстро, нервно, с жестами и в решительном исступлении. Видно
было, что человек дошел до черты, погиб и ищет последнего выхода, а не удастся, то хоть сейчас и в
воду. Все это в один миг, вероятно, понял старик Самсонов, хотя лицо его оставалось неизменным и холодным как у истукана.
Начали мыться. Петр Ильич держал кувшин и подливал
воду. Митя торопился и плохо
было намылил руки. (Руки у него дрожали, как припомнил потом Петр Ильич.) Петр Ильич тотчас же велел намылить больше и тереть больше. Он как будто брал какой-то верх над Митей в эту минуту, чем дальше, тем больше. Заметим кстати: молодой человек
был характера неробкого.
— А пороху я тебе, Илюша, теперь сколько угодно
буду носить. Мы теперь сами порох делаем. Боровиков узнал состав: двадцать четыре части селитры, десять серы и шесть березового угля, все вместе столочь, влить
воды, смешать в мякоть и протереть через барабанную шкуру — вот и порох.
— Н-нет, семейство не в Сицилию, а семейство ваше на Кавказ, раннею весной… дочь вашу на Кавказ, а супругу… продержав курс
вод тоже на Кав-ка-зе ввиду ее ревматизмов… немедленно после того на-пра-вить в Париж, в лечебницу доктора пси-хиатра Ле-пель-летье, я бы мог вам дать к нему записку, и тогда… могло бы, может
быть, произойти…
Духи не замерзают, но уж когда воплотился, то… словом, светренничал, и пустился, а ведь в пространствах-то этих, в эфире-то, в воде-то этой, яже бе над твердию, — ведь это такой мороз… то
есть какое мороз — это уж и морозом назвать нельзя, можешь представить: сто пятьдесят градусов ниже нуля!
— Постой, — привстал он с дивана, — я давеча, час назад, это самое полотенце взял оттуда же и смочил
водой. Я прикладывал к голове и бросил сюда… как же оно сухое? Другого не
было.
— То-то и
есть, что в уме… и в подлом уме, в таком же, как и вы, как и все эти… р-рожи! — обернулся он вдруг на публику. — Убили отца, а притворяются, что испугались, — проскрежетал он с яростным презрением. — Друг пред другом кривляются. Лгуны! Все желают смерти отца. Один гад съедает другую гадину… Не
будь отцеубийства — все бы они рассердились и разошлись злые… Зрелищ! «Хлеба и зрелищ!» Впрочем, ведь и я хорош!
Есть у вас
вода или нет, дайте напиться, Христа ради! — схватил он вдруг себя за голову.
Может
быть, я слишком преувеличиваю, но мне кажется, что в картине этой семейки как бы мелькают некоторые общие основные элементы нашего современного интеллигентного общества — о, не все элементы, да и мелькнуло лишь в микроскопическом виде, „как солнце в малой капле
вод“, но все же нечто отразилось, все же нечто сказалось.
Неточные совпадения
Хлестаков. Я с тобою, дурак, не хочу рассуждать. (Наливает суп и
ест.)Что это за суп? Ты просто
воды налил в чашку: никакого вкусу нет, только воняет. Я не хочу этого супу, дай мне другого.
Глеб — он жаден
был — соблазняется: // Завещание сожигается! // На десятки лет, до недавних дней // Восемь тысяч душ закрепил злодей, // С родом, с племенем; что народу-то! // Что народу-то! с камнем в воду-то! // Все прощает Бог, а Иудин грех // Не прощается. // Ой мужик! мужик! ты грешнее всех, // И за то тебе вечно маяться!
Он, как
водой студеною, // Больную
напоил: // Обвеял буйну голову, // Рассеял думы черные, // Рассудок воротил.
Садятся два крестьянина, // Ногами упираются, // И жилятся, и тужатся, // Кряхтят — на скалке тянутся, // Суставчики трещат! // На скалке не понравилось: // «Давай теперь попробуем // Тянуться бородой!» // Когда порядком бороды // Друг дружке поубавили, // Вцепились за скулы! // Пыхтят, краснеют, корчатся, // Мычат, визжат, а тянутся! // «Да
будет вам, проклятые! // Не разольешь
водой!»
«Дерзай!» — за ними слышится // Дьячково слово; сын его // Григорий, крестник старосты, // Подходит к землякам. // «Хошь водки?» —
Пил достаточно. // Что тут у вас случилося? // Как в
воду вы опущены?.. — // «Мы?.. что ты?..» Насторожились, // Влас положил на крестника // Широкую ладонь.