Неточные совпадения
— Мне сегодня необыкновенно легче, но я уже
знаю, что это всего лишь минута. Я мою болезнь теперь безошибочно понимаю. Если же я вам кажусь столь веселым, то
ничем и никогда
не могли вы меня столь обрадовать, как сделав такое замечание. Ибо для счастия созданы люди, и кто вполне счастлив, тот прямо удостоен сказать себе: «Я выполнил завет Божий на сей земле». Все праведные, все святые, все святые мученики были все счастливы.
— Так я и
знал, что он тебе это
не объяснит. Мудреного тут, конечно, нет
ничего, одни бы, кажись, всегдашние благоглупости. Но фокус был проделан нарочно. Вот теперь и заговорят все святоши в городе и по губернии разнесут: «Что, дескать, сей сон означает?» По-моему, старик действительно прозорлив: уголовщину пронюхал. Смердит у вас.
Вот в эти-то мгновения он и любил, чтобы подле, поблизости, пожалуй хоть и
не в той комнате, а во флигеле, был такой человек, преданный, твердый, совсем
не такой, как он,
не развратный, который хотя бы все это совершающееся беспутство и видел и
знал все тайны, но все же из преданности допускал бы это все,
не противился, главное —
не укорял и
ничем бы
не грозил, ни в сем веке, ни в будущем; а в случае нужды так бы и защитил его, — от кого?
Только в этот раз (я тогда
узнал все это совершенно случайно от подростка, слюнявого сынишки Трифонова, сына и наследника, развратнейшего мальчишки, какого свет производил), в этот раз, говорю, Трифонов, возвратясь с ярмарки,
ничего не возвратил.
Грянула гроза, ударила чума, заразился и заражен доселе, и
знаю, что уж все кончено, что
ничего другого и никогда
не будет.
Но
знай, что бы я ни сделал прежде, теперь или впереди, —
ничто,
ничто не может сравниться в подлости с тем бесчестием, которое именно теперь, именно в эту минуту ношу вот здесь на груди моей, вот тут, тут, которое действует и совершается и которое я полный хозяин остановить, могу остановить или совершить, заметь это себе!
— Я хоть вас совсем
не знаю и в первый раз вижу, — все так же спокойно продолжал Алеша, — но
не может быть, чтоб я вам
ничего не сделал, —
не стали бы вы меня так мучить даром. Так что же я сделал и чем я виноват пред вами, скажите?
— Это
ничего,
ничего! — с плачем продолжала она, — это от расстройства, от сегодняшней ночи, но подле таких двух друзей, как вы и брат ваш, я еще чувствую себя крепкою… потому что
знаю… вы оба меня никогда
не оставите…
И
знаете, что никогда вы
ничего лучше даже и придумать
не в состоянии, как этот переезд в другую губернию!
— Если вы желаете
знать, то по разврату и тамошние, и наши все похожи. Все шельмы-с, но с тем, что тамошний в лакированных сапогах ходит, а наш подлец в своей нищете смердит и
ничего в этом дурного
не находит. Русский народ надо пороть-с, как правильно говорил вчера Федор Павлович, хотя и сумасшедший он человек со всеми своими детьми-с.
—
Ничего я про ихнее пребывание
не знаю, да и
знать не желаю-с.
— То-то и есть, что но… — кричал Иван. —
Знай, послушник, что нелепости слишком нужны на земле. На нелепостях мир стоит, и без них, может быть, в нем совсем
ничего бы и
не произошло. Мы
знаем, что
знаем!
Тосковать ему случалось часто и прежде, и
не диво бы, что пришла она в такую минуту, когда он завтра же, порвав вдруг со всем, что его сюда привлекло, готовился вновь повернуть круто в сторону и вступить на новый, совершенно неведомый путь, и опять совсем одиноким, как прежде, много надеясь, но
не зная на что, многого, слишком многого ожидая от жизни, но
ничего не умея сам определить ни в ожиданиях, ни даже в желаниях своих.
Поведал он мне, что лес любит, птичек лесных; был он птицелов, каждый их свист понимал, каждую птичку приманить умел; лучше того как в лесу
ничего я, говорит,
не знаю, да и все хорошо.
Главное же в том заключалось, что, как
узнал я тогда же, был этот молодой помещик женихом ее уже давно и что сам же я встречал его множество раз в ихнем доме, но
не примечал
ничего, ослепленный своими достоинствами.
— Ого, вот мы как! Совсем как и прочие смертные стали покрикивать. Это из ангелов-то! Ну, Алешка, удивил ты меня,
знаешь ты это, искренно говорю. Давно я
ничему здесь
не удивляюсь. Ведь я все же тебя за образованного человека почитал…
«Ты сама баба
не промах, — сказал он ей, отделяя ей тысяч с восемь, — сама и орудуй, но
знай, что, кроме ежегодного содержания по-прежнему, до самой смерти моей, больше
ничего от меня
не получишь, да и в завещании
ничего больше тебе
не отделю».
Ты, Алеша, и
не знал ничего, от меня отворачивался, пройдешь — глаза опустишь, а я на тебя сто раз до сего глядела, всех спрашивать об тебе начала.
—
Не знаю я,
не ведаю,
ничего не ведаю, что он мне такое сказал, сердцу сказалось, сердце он мне перевернул… Пожалел он меня первый, единый, вот что! Зачем ты, херувим,
не приходил прежде, — упала вдруг она пред ним на колени, как бы в исступлении. — Я всю жизнь такого, как ты, ждала,
знала, что кто-то такой придет и меня простит. Верила, что и меня кто-то полюбит, гадкую,
не за один только срам!..
Но ночь была темная, ворота у Федора Павловича крепкие, надо опять стучать, с Федором же Павловичем знаком он был отдаленно — и вот он достучится, ему отворят, и вдруг там
ничего не случилось, а насмешливый Федор Павлович пойдет завтра рассказывать по городу анекдот, как в полночь ломился к нему незнакомый чиновник Перхотин, чтоб
узнать,
не убил ли его кто-нибудь.
Девицы были уже взрослые и окончившие свое воспитание, наружности
не неприятной, веселого нрава и, хотя все
знали, что за ними
ничего не дадут, все-таки привлекавшие в дом дедушки нашу светскую молодежь.
Он начал с того, что «
ничего этого
не знает и
знать не хочет».
— А почем я
знаю, про какого? Теперь у них до вечера крику будет. Я люблю расшевелить дураков во всех слоях общества. Вот и еще стоит олух, вот этот мужик. Заметь себе, говорят: «
Ничего нет глупее глупого француза», но и русская физиономия выдает себя. Ну
не написано ль у этого на лице, что он дурак, вот у этого мужика, а?
Илюша же и говорить
не мог. Он смотрел на Колю своими большими и как-то ужасно выкатившимися глазами, с раскрытым ртом и побледнев как полотно. И если бы только
знал не подозревавший
ничего Красоткин, как мучительно и убийственно могла влиять такая минута на здоровье больного мальчика, то ни за что бы
не решился выкинуть такую штуку, какую выкинул. Но в комнате понимал это, может быть, лишь один Алеша. Что же до штабс-капитана, то он весь как бы обратился в самого маленького мальчика.
— А я
знаю, кто основал Трою, — вдруг проговорил совсем неожиданно один доселе
ничего почти еще
не сказавший мальчик, молчаливый и видимо застенчивый, очень собою хорошенький, лет одиннадцати, по фамилии Карташов.
Помните? Великолепно! Чему вы смеетесь? Уж
не думаете ли вы, что я вам все наврал? («А что, если он
узнает, что у меня в отцовском шкафу всего только и есть один этот нумер „Колокола“, а больше я из этого
ничего не читал?» — мельком, но с содроганием подумал Коля.)
— Ах, милый, милый Алексей Федорович, тут-то, может быть, самое главное, — вскрикнула госпожа Хохлакова, вдруг заплакав. — Бог видит, что я вам искренно доверяю Lise, и это
ничего, что она вас тайком от матери позвала. Но Ивану Федоровичу, вашему брату, простите меня, я
не могу доверить дочь мою с такою легкостью, хотя и продолжаю считать его за самого рыцарского молодого человека. А представьте, он вдруг и был у Lise, а я этого
ничего и
не знала.
Ко мне же прислала сказать, что
не придет ко мне вовсе и впредь никогда
не хочет ходить, а когда я сама к ней потащилась, то бросилась меня целовать и плакать и, целуя, так и выпихнула вон, ни слова
не говоря, так что я так
ничего и
не узнала.
Ах,
не говорите,
не говорите
ничего, — замахала она ручкой, хотя Алеша и рта
не открывал, — вы мне уж прежде все это говорили, я все наизусть
знаю.
— А чтобы нигде
ничего не осталось. Ах, как бы хорошо, кабы
ничего не осталось!
Знаете, Алеша, я иногда думаю наделать ужасно много зла и всего скверного, и долго буду тихонько делать, и вдруг все
узнают. Все меня обступят и будут показывать на меня пальцами, а я буду на всех смотреть. Это очень приятно. Почему это так приятно, Алеша?
Что ж, я бы мог вам и теперь сказать, что убивцы они… да
не хочу я теперь пред вами лгать, потому… потому что если вы действительно, как сам вижу,
не понимали
ничего доселева и
не притворялись предо мной, чтоб явную вину свою на меня же в глаза свалить, то все же вы виновны во всем-с, ибо про убивство вы знали-с и мне убить поручили-с, а сами, все знамши, уехали.
Если б остались, то тогда бы
ничего и
не произошло, я бы так и знал-с, что вы дела этого
не хотите, и
ничего бы
не предпринимал.
Не зная ничего в медицине, рискну высказать предположение, что действительно, может быть, ужасным напряжением воли своей он успел на время отдалить болезнь, мечтая, разумеется, совсем преодолеть ее.
— Послушай, — начал он Ивану Федоровичу, — ты извини, я только чтобы напомнить: ты ведь к Смердякову пошел с тем, чтоб
узнать про Катерину Ивановну, а ушел,
ничего об ней
не узнав, верно забыл…
—
Не знаешь, а Бога видишь? Нет, ты
не сам по себе, ты — я, ты есть я и более
ничего! Ты дрянь, ты моя фантазия!
(Замечу в скобках, что он, несмотря на то, что был вызван из Петербурга отчасти и самою Катериною Ивановной, — все-таки
не знал ничего об эпизоде о пяти тысячах, данных ей Митей еще в том городе и о «земном поклоне».
Мало того: Смердяков же и открыл следствию, что о пакете с деньгами и о знаках сообщил подсудимому он сам и что без него тот и
не узнал бы
ничего.
—
Ничего,
ничего, за него
не бойтесь! — упрямо и резко начала опять Катя, — все это у него на минуту, я его
знаю, я слишком
знаю это сердце.
— Как я рад, что вы пришли, Карамазов! — воскликнул он, протягивая Алеше руку. — Здесь ужасно. Право, тяжело смотреть. Снегирев
не пьян, мы
знаем наверно, что он
ничего сегодня
не пил, а как будто пьян… Я тверд всегда, но это ужасно. Карамазов, если
не задержу вас, один бы только еще вопрос, прежде чем вы войдете?
— Я вас серьезно прошу, Карташов,
не вмешиваться более с вашими глупостями, особенно когда с вами
не говорят и
не хотят даже
знать, есть ли вы на свете, — раздражительно отрезал в его сторону Коля. Мальчик так и вспыхнул, но ответить
ничего не осмелился. Между тем все тихонько брели по тропинке, и вдруг Смуров воскликнул...