Неточные совпадения
О, он отлично понимал, что для смиренной души русского простолюдина, измученной трудом и горем, а главное, всегдашнею несправедливостью и всегдашним грехом, как своим, так и мировым, нет сильнее потребности и утешения, как обрести святыню или святого, пасть пред ним и поклониться ему: «Если у нас грех, неправда и искушение, то все равно есть
на земле там-то, где-то святой и высший; у того зато правда, тот зато знает правду; значит,
не умирает она
на земле, а,
стало быть, когда-нибудь и к нам перейдет и воцарится по всей
земле, как обещано».
Если
не от мира сего, то,
стало быть, и
не может быть
на земле ее вовсе.
Это и теперь, конечно, так в строгом смысле, но все-таки
не объявлено, и совесть нынешнего преступника весьма и весьма часто вступает с собою в сделки: «Украл, дескать, но
не на церковь иду, Христу
не враг» — вот что говорит себе нынешний преступник сплошь да рядом, ну а тогда, когда церковь
станет на место государства, тогда трудно было бы ему это сказать, разве с отрицанием всей церкви
на всей
земле: «Все, дескать, ошибаются, все уклонились, все ложная церковь, я один, убийца и вор, — справедливая христианская церковь».
— Совершенно обратно изволите понимать! — строго проговорил отец Паисий, —
не церковь обращается в государство, поймите это. То Рим и его мечта. То третье диаволово искушение! А, напротив, государство обращается в церковь, восходит до церкви и
становится церковью
на всей
земле, что совершенно уже противоположно и ультрамонтанству, и Риму, и вашему толкованию, и есть лишь великое предназначение православия
на земле. От Востока звезда сия воссияет.
Ты возразил, что человек жив
не единым хлебом, но знаешь ли, что во имя этого самого хлеба земного и восстанет
на тебя дух
земли, и сразится с тобою, и победит тебя, и все пойдут за ним, восклицая: «Кто подобен зверю сему, он дал нам огонь с небеси!» Знаешь ли ты, что пройдут века и человечество провозгласит устами своей премудрости и науки, что преступления нет, а
стало быть, нет и греха, а есть лишь только голодные.
И
не то чтоб я боялся, что ты донесешь (
не было и мысли о сем), но думаю: «Как я
стану глядеть
на него, если
не донесу
на себя?» И хотя бы ты был за тридевять
земель, но жив, все равно, невыносима эта мысль, что ты жив и все знаешь, и меня судишь.
Ибо в каждый час и каждое мгновение тысячи людей покидают жизнь свою
на сей
земле и души их
становятся пред Господом — и сколь многие из них расстались с
землею отъединенно, никому
не ведомо, в грусти и тоске, что никто-то
не пожалеет о них и даже
не знает о них вовсе: жили ль они или нет.
Да и многое из самых сильных чувств и движений природы нашей мы пока
на земле не можем постичь,
не соблазняйся и сим и
не думай, что сие в чем-либо может тебе служить оправданием, ибо спросит с тебя судия вечный то, что ты мог постичь, а
не то, чего
не мог, сам убедишься в том, ибо тогда все узришь правильно и спорить уже
не станешь.
Кроткий отец иеромонах Иосиф, библиотекарь, любимец покойного,
стал было возражать некоторым из злословников, что «
не везде ведь это и так» и что
не догмат же какой в православии сия необходимость нетления телес праведников, а лишь мнение, и что в самых даже православных странах,
на Афоне например, духом тлетворным
не столь смущаются, и
не нетление телесное считается там главным признаком прославления спасенных, а цвет костей их, когда телеса их полежат уже многие годы в
земле и даже истлеют в ней, «и если обрящутся кости желты, как воск, то вот и главнейший знак, что прославил Господь усопшего праведного; если же
не желты, а черны обрящутся, то значит
не удостоил такого Господь славы, — вот как
на Афоне, месте великом, где издревле нерушимо и в светлейшей чистоте сохраняется православие», — заключил отец Иосиф.
К тому же
на земле я
становлюсь суеверен —
не смейся, пожалуйста: мне именно это-то и нравится, что я
становлюсь суеверен.
Когда
стали засыпать могилу, он вдруг озабоченно
стал указывать
на валившуюся
землю и начинал даже что-то говорить, но разобрать никто ничего
не мог, да и он сам вдруг утих.
Неточные совпадения
Но ничего
не вышло. Щука опять
на яйца села; блины, которыми острог конопатили, арестанты съели; кошели, в которых кашу варили, сгорели вместе с кашею. А рознь да галденье пошли пуще прежнего: опять
стали взаимно друг у друга
земли разорять, жен в плен уводить, над девами ругаться. Нет порядку, да и полно. Попробовали снова головами тяпаться, но и тут ничего
не доспели. Тогда надумали искать себе князя.
Ему казалось, что при нормальном развитии богатства в государстве все эти явления наступают, только когда
на земледелие положен уже значительный труд, когда оно
стало в правильные, по крайней мере, в определенные условия; что богатство страны должно расти равномерно и в особенности так, чтобы другие отрасли богатства
не опережали земледелия; что сообразно с известным состоянием земледелия должны быть соответствующие ему и пути сообщения, и что при нашем неправильном пользовании
землей железные дороги, вызванные
не экономическою, но политическою необходимостью, были преждевременны и, вместо содействия земледелию, которого ожидали от них, опередив земледелие и вызвав развитие промышленности и кредита, остановили его, и что потому, так же как одностороннее и преждевременное развитие органа в животном помешало бы его общему развитию, так для общего развития богатства в России кредит, пути сообщения, усиление фабричной деятельности, несомненно необходимые в Европе, где они своевременны, у нас только сделали вред, отстранив главный очередной вопрос устройства земледелия.
Долго еще оставшиеся товарищи махали им издали руками, хотя
не было ничего видно. А когда сошли и воротились по своим местам, когда увидели при высветивших ясно звездах, что половины телег уже
не было
на месте, что многих, многих нет, невесело
стало у всякого
на сердце, и все задумались против воли, утупивши в
землю гульливые свои головы.
Ушел. Диомидов лежал, закрыв глаза, но рот его открыт и лицо снова безмолвно кричало. Можно было подумать: он открыл рот нарочно, потому что знает: от этого лицо
становится мертвым и жутким.
На улице оглушительно трещали барабаны, мерный топот сотен солдатских ног сотрясал
землю. Истерически лаяла испуганная собака. В комнате было неуютно,
не прибрано и душно от запаха спирта.
На постели Лидии лежит полуидиот.
Уроки Томилина
становились все более скучны, менее понятны, а сам учитель как-то неестественно разросся в ширину и осел к
земле. Он переоделся в белую рубаху с вышитым воротом,
на его голых, медного цвета ногах блестели туфли зеленого сафьяна. Когда Клим,
не понимая чего-нибудь, заявлял об этом ему, Томилин,
не сердясь, но с явным удивлением, останавливался среди комнаты и говорил почти всегда одно и то же: