Неточные совпадения
Но ведь есть такие деликатные читатели, которые непременно захотят дочитать
до конца, чтобы
не ошибиться в беспристрастном суждении; таковы, например, все русские критики.
Что же
до обоюдной любви, то ее вовсе, кажется,
не было — ни со стороны невесты, ни с его стороны, несмотря даже на красивость Аделаиды Ивановны.
Стал же получать их от Федора Павловича
не раньше совершеннолетия, а
до тех пор наделал долгов.
Подробностей
не знаю, но слышал лишь то, что будто воспитанницу, кроткую, незлобивую и безответную, раз сняли с петли, которую она привесила на гвозде в чулане, —
до того тяжело было ей переносить своенравие и вечные попреки этой, по-видимому
не злой, старухи, но бывшей лишь нестерпимейшею самодуркой от праздности.
Григорий снес эту пощечину как преданный раб,
не сгрубил ни слова, и когда провожал старую барыню
до кареты, то, поклонившись ей в пояс, внушительно произнес, что ей «за сирот Бог заплатит».
Статейки эти, говорят, были так всегда любопытно и пикантно составлены, что быстро пошли в ход, и уж в этом одном молодой человек оказал все свое практическое и умственное превосходство над тою многочисленною, вечно нуждающеюся и несчастною частью нашей учащейся молодежи обоего пола, которая в столицах, по обыкновению, с утра
до ночи обивает пороги разных газет и журналов,
не умея ничего лучше выдумать, кроме вечного повторения одной и той же просьбы о переводах с французского или о переписке.
Пить вино и развратничать он
не любит, а между тем старик и обойтись без него
не может,
до того ужились!» Это была правда; молодой человек имел даже видимое влияние на старика; тот почти начал его иногда как будто слушаться, хотя был чрезвычайно и даже злобно подчас своенравен; даже вести себя начал иногда приличнее…
В детстве и юности он был мало экспансивен и даже мало разговорчив, но
не от недоверия,
не от робости или угрюмой нелюдимости, вовсе даже напротив, а от чего-то другого, от какой-то как бы внутренней заботы, собственно личной,
до других
не касавшейся, но столь для него важной, что он из-за нее как бы забывал других.
Мало того, в этом смысле он
до того дошел, что его никто
не мог ни удивить, ни испугать, и это даже в самой ранней своей молодости.
Была в нем одна лишь черта, которая во всех классах гимназии, начиная с низшего и даже
до высших, возбуждала в его товарищах постоянное желание подтрунить над ним, но
не из злобной насмешки, а потому, что это было им весело.
Да и приличнее тебе будет у монахов, чем у меня, с пьяным старикашкой да с девчонками… хоть
до тебя, как
до ангела, ничего
не коснется.
Ну авось и там
до тебя ничего
не коснется, вот ведь я почему и дозволяю тебе, что на последнее надеюсь.
Вопрос для нашего монастыря был важный, так как монастырь наш ничем особенно
не был
до тех пор знаменит: в нем
не было ни мощей святых угодников, ни явленных чудотворных икон,
не было даже славных преданий, связанных с нашею историей,
не числилось за ним исторических подвигов и заслуг отечеству.
Этот искус, эту страшную школу жизни обрекающий себя принимает добровольно в надежде после долгого искуса победить себя, овладеть собою
до того, чтобы мог наконец достичь, чрез послушание всей жизни, уже совершенной свободы, то есть свободы от самого себя, избегнуть участи тех, которые всю жизнь прожили, а себя в себе
не нашли.
Конечно, все это лишь древняя легенда, но вот и недавняя быль: один из наших современных иноков спасался на Афоне, и вдруг старец его повелел ему оставить Афон, который он излюбил как святыню, как тихое пристанище,
до глубины души своей, и идти сначала в Иерусалим на поклонение святым местам, а потом обратно в Россию, на север, в Сибирь: «Там тебе место, а
не здесь».
Кажется, что на Алешу произвел сильнейшее впечатление приезд его обоих братьев, которых он
до того совершенно
не знал.
Иван Федорович раскланялся очень важно и вежливо, но тоже держа руки по швам, а Калганов
до того сконфузился, что и совсем
не поклонился.
Многие из «высших» даже лиц и даже из ученейших, мало того, некоторые из вольнодумных даже лиц, приходившие или по любопытству, или по иному поводу, входя в келью со всеми или получая свидание наедине, ставили себе в первейшую обязанность, все
до единого, глубочайшую почтительность и деликатность во все время свидания, тем более что здесь денег
не полагалось, а была лишь любовь и милость с одной стороны, а с другой — покаяние и жажда разрешить какой-нибудь трудный вопрос души или трудный момент в жизни собственного сердца.
Знаете, благословенный отец, вы меня на натуральный-то вид
не вызывайте,
не рискуйте…
до натурального вида я и сам
не дойду.
Именно мне все так и кажется, когда я к людям вхожу, что я подлее всех и что меня все за шута принимают, так вот «давай же я и в самом деле сыграю шута,
не боюсь ваших мнений, потому что все вы
до единого подлее меня!» Вот потому я и шут, от стыда шут, старец великий, от стыда.
Лгущий самому себе и собственную ложь свою слушающий
до того доходит, что уж никакой правды ни в себе, ни кругом
не различает, а стало быть, входит в неуважение и к себе и к другим.
Не уважая же никого, перестает любить, а чтобы,
не имея любви, занять себя и развлечь, предается страстям и грубым сладостям и доходит совсем
до скотства в пороках своих, а все от беспрерывной лжи и людям и себе самому.
И ведь знает человек, что никто
не обидел его, а что он сам себе обиду навыдумал и налгал для красы, сам преувеличил, чтобы картину создать, к слову привязался и из горошинки сделал гору, — знает сам это, а все-таки самый первый обижается, обижается
до приятности,
до ощущения большого удовольствия, а тем самым доходит и
до вражды истинной…
Именно, именно я-то всю жизнь и обижался
до приятности, для эстетики обижался, ибо
не токмо приятно, но и красиво иной раз обиженным быть; — вот что вы забыли, великий старец: красиво!
Послушайте, вы целитель, вы знаток души человеческой; я, конечно,
не смею претендовать на то, чтобы вы мне совершенно верили, но уверяю вас самым великим словом, что я
не из легкомыслия теперь говорю, что мысль эта о будущей загробной жизни
до страдания волнует меня,
до ужаса и испуга…
— Опытом деятельной любви. Постарайтесь любить ваших ближних деятельно и неустанно. По мере того как будете преуспевать в любви, будете убеждаться и в бытии Бога, и в бессмертии души вашей. Если же дойдете
до полного самоотвержения в любви к ближнему, тогда уж несомненно уверуете, и никакое сомнение даже и
не возможет зайти в вашу душу. Это испытано, это точно.
В мечтах я нередко, говорит, доходил
до страстных помыслов о служении человечеству и, может быть, действительно пошел бы на крест за людей, если б это вдруг как-нибудь потребовалось, а между тем я двух дней
не в состоянии прожить ни с кем в одной комнате, о чем знаю из опыта.
Если же вы и со мной теперь говорили столь искренно для того, чтобы, как теперь от меня, лишь похвалу получить за вашу правдивость, то, конечно, ни
до чего
не дойдете в подвигах деятельной любви; так все и останется лишь в мечтах ваших, и вся жизнь мелькнет как призрак.
Если
не дойдете
до счастия, то всегда помните, что вы на хорошей дороге, и постарайтесь с нее
не сходить.
Тут действительно доходит
до того, что даже и жизнь отдают, только бы
не продлилось долго, а поскорей совершилось, как бы на сцене, и чтобы все глядели и хвалили.
Дело в том, что он и прежде с Иваном Федоровичем несколько пикировался в познаниях и некоторую небрежность его к себе хладнокровно
не выносил: «
До сих пор, по крайней мере, стоял на высоте всего, что есть передового в Европе, а это новое поколение решительно нас игнорирует», — думал он про себя.
— Совершенно обратно изволите понимать! — строго проговорил отец Паисий, —
не церковь обращается в государство, поймите это. То Рим и его мечта. То третье диаволово искушение! А, напротив, государство обращается в церковь, восходит
до церкви и становится церковью на всей земле, что совершенно уже противоположно и ультрамонтанству, и Риму, и вашему толкованию, и есть лишь великое предназначение православия на земле. От Востока звезда сия воссияет.
Не далее как дней пять тому назад, в одном здешнем, по преимуществу дамском, обществе он торжественно заявил в споре, что на всей земле нет решительно ничего такого, что бы заставляло людей любить себе подобных, что такого закона природы: чтобы человек любил человечество —
не существует вовсе, и что если есть и была
до сих пор любовь на земле, то
не от закона естественного, а единственно потому, что люди веровали в свое бессмертие.
Но и этого мало, он закончил утверждением, что для каждого частного лица, например как бы мы теперь,
не верующего ни в Бога, ни в бессмертие свое, нравственный закон природы должен немедленно измениться в полную противоположность прежнему, религиозному, и что эгоизм даже
до злодейства
не только должен быть дозволен человеку, но даже признан необходимым, самым разумным и чуть ли
не благороднейшим исходом в его положении.
Он пошел поскорее лесом, отделявшим скит от монастыря, и,
не в силах даже выносить свои мысли,
до того они давили его, стал смотреть на вековые сосны по обеим сторонам лесной дорожки.
— Нет, Миша, нет, если только это, так ты меня ободрил.
До того
не дойдет.
Конец карьеры моей, по толкованию твоего братца, в том, что оттенок социализма
не помешает мне откладывать на текущий счет подписные денежки и пускать их при случае в оборот, под руководством какого-нибудь жидишки,
до тех пор, пока
не выстрою капитальный дом в Петербурге, с тем чтобы перевесть в него и редакцию, а в остальные этажи напустить жильцов.
— Ах, Миша, ведь это, пожалуй, как есть все и сбудется,
до последнего даже слова! — вскричал вдруг Алеша,
не удержавшись и весело усмехаясь.
Он почувствовал про себя, что дрянного Федора Павловича, в сущности, должен бы был он
до того
не уважать, что
не следовало бы ему терять свое хладнокровие в келье старца и так самому потеряться, как оно вышло.
Миусов умолк. Произнеся последние слова своей тирады, он остался собою совершенно доволен,
до того, что и следов недавнего раздражения
не осталось в душе его. Он вполне и искренно любил опять человечество. Игумен, с важностью выслушав его, слегка наклонил голову и произнес в ответ...
Сокровеннейшее ощущение его в этот миг можно было бы выразить такими словами: «Ведь уж теперь себя
не реабилитируешь, так давай-ка я им еще наплюю
до бесстыдства:
не стыжусь, дескать, вас, да и только!» Кучеру он велел подождать, а сам скорыми шагами воротился в монастырь и прямо к игумену.
Он еще
не знал хорошо, что сделает, но знал, что уже
не владеет собою и — чуть толчок — мигом дойдет теперь
до последнего предела какой-нибудь мерзости, — впрочем, только мерзости, а отнюдь
не какого-нибудь преступления или такой выходки, за которую может суд наказать.
Были когда-то злые сплетни, достигшие даже
до архиерея (
не только по нашему, но и в других монастырях, где установилось старчество), что будто слишком уважаются старцы, в ущерб даже сану игуменскому, и что, между прочим, будто бы старцы злоупотребляют таинством исповеди и проч., и проч.
Опять нотабене. Никогда и ничего такого особенного
не значил наш монастырь в его жизни, и никаких горьких слез
не проливал он из-за него. Но он
до того увлекся выделанными слезами своими, что на одно мгновение чуть было себе сам
не поверил; даже заплакал было от умиления; но в тот же миг почувствовал, что пора поворачивать оглобли назад. Игумен на злобную ложь его наклонил голову и опять внушительно произнес...
Иван Федорович презрительно вскинул плечами и, отворотясь, стал смотреть на дорогу. Затем уж
до самого дома
не говорили.
Увидя это, Григорий был
до того убит, что
не только молчал вплоть
до самого дня крещения, но и нарочно уходил молчать в сад.
Купчиха Кондратьева, одна зажиточная вдова, даже так распорядилась, что в конце еще апреля завела Лизавету к себе, с тем чтоб ее и
не выпускать
до самых родов.
И
не женщины вообще он боялся в ней: женщин он знал, конечно, мало, но все-таки всю жизнь, с самого младенчества и
до самого монастыря, только с ними одними и жил.
— Чего шепчу? Ах, черт возьми, — крикнул вдруг Дмитрий Федорович самым полным голосом, — да чего же я шепчу? Ну, вот сам видишь, как может выйти вдруг сумбур природы. Я здесь на секрете и стерегу секрет. Объяснение впредь, но, понимая, что секрет, я вдруг и говорить стал секретно, и шепчу как дурак, тогда как
не надо. Идем! Вон куда!
До тех пор молчи. Поцеловать тебя хочу!
— Поскорей… Гм.
Не торопись, Алеша: ты торопишься и беспокоишься. Теперь спешить нечего. Теперь мир на новую улицу вышел. Эх, Алеша, жаль, что ты
до восторга
не додумывался! А впрочем, что ж я ему говорю? Это ты-то
не додумывался! Что ж я, балбесина, говорю...