— Гм. Вероятнее, что прав Иван. Господи, подумать только о том, сколько отдал
человек веры, сколько всяких сил даром на эту мечту, и это столько уж тысяч лет! Кто же это так смеется над человеком? Иван? В последний раз и решительно: есть Бог или нет? Я в последний раз!
Неточные совпадения
— Ты, я вижу, в каком-то вдохновении. Ужасно я люблю такие professions de foi [исповедания
веры (фр.).] вот от таких… послушников. Твердый ты
человек, Алексей. Правда, что ты из монастыря хочешь выйти?
О, с большею даже
верой, ибо пятнадцать веков уже минуло с тех пор, как прекратились залоги с небес
человеку...
Все, что ты вновь возвестишь, посягнет на свободу
веры людей, ибо явится как чудо, а свобода их
веры тебе была дороже всего еще тогда, полторы тысячи лет назад.
Ты не сошел потому, что опять-таки не захотел поработить
человека чудом и жаждал свободной
веры, а не чудесной.
Но колебания, но беспокойство, но борьба
веры и неверия — это ведь такая иногда мука для совестливого
человека, вот как ты, что лучше повеситься.
А ведь иные из них, ей-богу, не ниже тебя по развитию, хоть ты этому и не поверишь: такие бездны
веры и неверия могут созерцать в один и тот же момент, что, право, иной раз кажется, только бы еще один волосок — и полетит
человек «вверх тормашки», как говорит актер Горбунов.
Наконец Лобачевский встал, молча зажег свою свечку и, молча протянув Розанову свою руку, отправился в свою комнату. А Розанов проходил почти целую зимнюю ночь и только перед рассветом забылся неприятным, тревожным сном, нисходящим к человеку после сильного потрясения его оскорблениями и мучительным сознанием собственных промахов, отнимающих у очень нервных и нетерпеливых
людей веру в себя и в собственный свой ум.
— Если он ему обещал… положим, десять или пятнадцать тысяч… ну, каким же образом он этакому
человеку веры не даст? Вот так история!! Ну, а скажите, вы после этого видели эскулапа-то?
Снова Софья говорила, рисуя день победы, внушая
людям веру в свои силы, будя в них сознание общности со всеми, кто отдает свою жизнь бесплодному труду на глупые забавы пресыщенных.
Всю жизнь видеть перед собой"раба лукавого"19, все интересы сосредоточить на нем одном и об нем одном не уставаючи вопиять и к царю земному, и к царю небесному — сколь крепка должна быть в
человеке вера, чтоб эту пытку вынести!
Неточные совпадения
Стародум. И не дивлюся: он должен привести в трепет добродетельную душу. Я еще той
веры, что
человек не может быть и развращен столько, чтоб мог спокойно смотреть на то, что видим.
И ему теперь казалось, что не было ни одного из верований церкви, которое бы нарушило главное, —
веру в Бога, в добро, как единственное назначение
человека.
— Вот в рассуждении того теперь идет речь, панове добродийство, — да вы, может быть, и сами лучше это знаете, — что многие запорожцы позадолжались в шинки жидам и своим братьям столько, что ни один черт теперь и
веры неймет. Потом опять в рассуждении того пойдет речь, что есть много таких хлопцев, которые еще и в глаза не видали, что такое война, тогда как молодому
человеку, — и сами знаете, панове, — без войны не можно пробыть. Какой и запорожец из него, если он еще ни разу не бил бусурмена?
— Много между нами есть старших и советом умнейших, но коли меня почтили, то мой совет: не терять, товарищи, времени и гнаться за татарином. Ибо вы сами знаете, что за
человек татарин. Он не станет с награбленным добром ожидать нашего прихода, а мигом размытарит его, так что и следов не найдешь. Так мой совет: идти. Мы здесь уже погуляли. Ляхи знают, что такое козаки; за
веру, сколько было по силам, отмстили; корысти же с голодного города не много. Итак, мой совет — идти.
— Я не знаю, ваша ясновельможность, — говорил он, — зачем вам хочется смотреть их. Это собаки, а не
люди. И
вера у них такая, что никто не уважает.