Неточные совпадения
Теперь же скажу об этом «помещике» (
как его у нас называли, хотя он всю жизнь совсем почти не жил в своем поместье) лишь то, что это был странный тип, довольно часто, однако, встречающийся, именно тип человека не
только дрянного и развратного, но вместе с тем и бестолкового, — но из таких, однако, бестолковых, которые умеют отлично обделывать свои имущественные делишки, и
только, кажется, одни эти.
Ей, может быть, захотелось заявить женскую самостоятельность, пойти против общественных условий, против деспотизма своего родства и семейства, а услужливая фантазия убедила ее, положим, на один
только миг, что Федор Павлович, несмотря на свой чин приживальщика, все-таки один из смелейших и насмешливейших людей той, переходной ко всему лучшему, эпохи, тогда
как он был
только злой шут, и больше ничего.
Так что случай этот был, может быть, единственным в своем роде в жизни Федора Павловича, сладострастнейшего человека во всю свою жизнь, в один миг готового прильнуть к
какой угодно юбке,
только бы та его поманила.
Рассказывали, что молодая супруга выказала при том несравненно более благородства и возвышенности, нежели Федор Павлович, который,
как известно теперь, подтибрил у нее тогда же, разом, все ее денежки, до двадцати пяти тысяч,
только что она их получила, так что тысячки эти с тех пор решительно
как бы канули для нее в воду.
Лишь один
только младший сын, Алексей Федорович, уже с год пред тем
как проживал у нас и попал к нам, таким образом, раньше всех братьев.
Такие воспоминания могут запоминаться (и это всем известно) даже и из более раннего возраста, даже с двухлетнего, но лишь выступая всю жизнь
как бы светлыми точками из мрака,
как бы вырванным уголком из огромной картины, которая вся погасла и исчезла, кроме этого
только уголочка.
А я вот готов поверить в ад
только чтобы без потолка; выходит оно
как будто деликатнее, просвещеннее, по-лютерански то есть.
Исцеление ли было в самом деле или
только естественное улучшение в ходе болезни — для Алеши в этом вопроса не существовало, ибо он вполне уже верил в духовную силу своего учителя, и слава его была
как бы собственным его торжеством.
— Да еще же бы нет? Да я зачем же сюда и приехал,
как не видеть все их здешние обычаи. Я одним
только затрудняюсь, именно тем, что я теперь с вами, Федор Павлович…
— А пожалуй; вы в этом знаток.
Только вот что, Федор Павлович, вы сами сейчас изволили упомянуть, что мы дали слово вести себя прилично, помните. Говорю вам, удержитесь. А начнете шута из себя строить, так я не намерен, чтобы меня с вами на одну доску здесь поставили… Видите,
какой человек, — обратился он к монаху, — я вот с ним боюсь входить к порядочным людям.
— В чужой монастырь со своим уставом не ходят, — заметил он. — Всех здесь в скиту двадцать пять святых спасаются, друг на друга смотрят и капусту едят. И ни одной-то женщины в эти врата не войдет, вот что особенно замечательно. И это ведь действительно так.
Только как же я слышал, что старец дам принимает? — обратился он вдруг к монашку.
— Я вам, господа, зато всю правду скажу: старец великий! простите, я последнее, о крещении-то Дидерота, сам сейчас присочинил, вот сию
только минуточку, вот
как рассказывал, а прежде никогда и в голову не приходило.
Миусов встал, не
только потеряв терпение, но даже
как бы забывшись.
Ведь если б я
только был уверен, когда вхожу, что все меня за милейшего и умнейшего человека сейчас же примут, — Господи!
какой бы я тогда был добрый человек!
—
Какой вздор, и все это вздор, — бормотал он. — Я действительно, может быть, говорил когда-то…
только не вам. Мне самому говорили. Я это в Париже слышал, от одного француза, что будто бы у нас в Четьи-Минеи это за обедней читают… Это очень ученый человек, который специально изучал статистику России… долго жил в России… Я сам Четьи-Минеи не читал… да и не стану читать… Мало ли что болтается за обедом?.. Мы тогда обедали…
Странное же и мгновенное исцеление беснующейся и бьющейся женщины,
только лишь, бывало, ее подведут к дарам, которое объясняли мне притворством и сверх того фокусом, устраиваемым чуть ли не самими «клерикалами», происходило, вероятно, тоже самым натуральным образом, и подводившие ее к дарам бабы, а главное, и сама больная, вполне веровали,
как установившейся истине, что нечистый дух, овладевший больною, никогда не может вынести, если ее, больную, подведя к дарам, наклонят пред ними.
Даже и нет никого дерзновеннее их в царствии небесном: ты, Господи, даровал нам жизнь, говорят они Богу, и
только лишь мы узрели ее,
как ты ее у нас и взял назад.
«Знаю я, говорю, Никитушка, где ж ему и быть, коль не у Господа и Бога,
только здесь-то, с нами-то его теперь, Никитушка, нет, подле-то, вот
как прежде сидел!» И хотя бы я
только взглянула на него лишь разочек,
только один разочек на него мне бы опять поглядеть, и не подошла бы к нему, не промолвила, в углу бы притаилась,
только бы минуточку едину повидать, послыхать его,
как он играет на дворе, придет, бывало, крикнет своим голосочком: «Мамка, где ты?»
Только б услыхать-то мне,
как он по комнате своими ножками пройдет разик, всего бы
только разик, ножками-то своими тук-тук, да так часто, часто, помню,
как, бывало, бежит ко мне, кричит да смеется,
только б я его ножки-то услышала, услышала бы, признала!
—
Только и говорит мне намедни Степанида Ильинишна Бедрягина, купчиха она, богатая: возьми ты, говорит, Прохоровна, и запиши ты, говорит, сыночка своего в поминанье, снеси в церковь, да и помяни за упокой. Душа-то его, говорит, затоскует, он и напишет письмо. «И это, — говорит Степанида Ильинишна, —
как есть верно, многократно испытано». Да
только я сумлеваюсь… Свет ты наш, правда оно аль неправда, и хорошо ли так будет?
Ну что, думаю, я всю жизнь верила — умру, и вдруг ничего нет, и
только «вырастет лопух на могиле»,
как прочитала я у одного писателя.
— Вы меня раздавили! Я теперь
только, вот в это мгновение,
как вы говорили, поняла, что я действительно ждала
только вашей похвалы моей искренности, когда вам рассказывала о том, что не выдержу неблагодарности. Вы мне подсказали меня, вы уловили меня и мне же объяснили меня!
Тут действительно доходит до того, что даже и жизнь отдают,
только бы не продлилось долго, а поскорей совершилось,
как бы на сцене, и чтобы все глядели и хвалили.
Но предрекаю, что в ту даже самую минуту, когда вы будете с ужасом смотреть на то, что, несмотря на все ваши усилия, вы не
только не подвинулись к цели, но даже
как бы от нее удалились, — в ту самую минуту, предрекаю вам это, вы вдруг и достигнете цели и узрите ясно над собою чудодейственную силу Господа, вас все время любившего и все время таинственно руководившего.
Ведь тогда он должен был бы не
только от людей,
как теперь, но и от Христа уйти.
Только сознав свою вину
как сын Христова общества, то есть церкви, он сознает и вину свою пред самим обществом, то есть пред церковью.
Во многих случаях, казалось бы, и у нас то же; но в том и дело, что, кроме установленных судов, есть у нас, сверх того, еще и церковь, которая никогда не теряет общения с преступником,
как с милым и все еще дорогим сыном своим, а сверх того, есть и сохраняется, хотя бы даже
только мысленно, и суд церкви, теперь хотя и не деятельный, но все же живущий для будущего, хотя бы в мечте, да и преступником самим несомненно, инстинктом души его, признаваемый.
Справедливо и то, что было здесь сейчас сказано, что если бы действительно наступил суд церкви, и во всей своей силе, то есть если бы все общество обратилось лишь в церковь, то не
только суд церкви повлиял бы на исправление преступника так,
как никогда не влияет ныне, но, может быть, и вправду самые преступления уменьшились бы в невероятную долю.
Но и этого мало, он закончил утверждением, что для каждого частного лица, например
как бы мы теперь, не верующего ни в Бога, ни в бессмертие свое, нравственный закон природы должен немедленно измениться в полную противоположность прежнему, религиозному, и что эгоизм даже до злодейства не
только должен быть дозволен человеку, но даже признан необходимым, самым разумным и чуть ли не благороднейшим исходом в его положении.
Но так
как он оскорбил сию минуту не
только меня, но и благороднейшую девицу, которой даже имени не смею произнести всуе из благоговения к ней, то и решился обнаружить всю его игру публично, хотя бы он и отец мой!..
Дмитрий Федорович стоял несколько мгновений
как пораженный: ему поклон в ноги — что такое? Наконец вдруг вскрикнул: «О Боже!» — и, закрыв руками лицо, бросился вон из комнаты. За ним повалили гурьбой и все гости, от смущения даже не простясь и не откланявшись хозяину. Одни
только иеромонахи опять подошли под благословение.
Алеша довел своего старца в спаленку и усадил на кровать. Это была очень маленькая комнатка с необходимою мебелью; кровать была узенькая, железная, а на ней вместо тюфяка один
только войлок. В уголку, у икон, стоял налой, а на нем лежали крест и Евангелие. Старец опустился на кровать в бессилии; глаза его блестели, и дышал он трудно. Усевшись, он пристально и
как бы обдумывая нечто посмотрел на Алешу.
Когда он вышел за ограду скита, чтобы поспеть в монастырь к началу обеда у игумена (конечно, чтобы
только прислужить за столом), у него вдруг больно сжалось сердце, и он остановился на месте: пред ним
как бы снова прозвучали слова старца, предрекавшего столь близкую кончину свою.
— А чего ты весь трясешься? Знаешь ты штуку? Пусть он и честный человек, Митенька-то (он глуп, но честен); но он — сладострастник. Вот его определение и вся внутренняя суть. Это отец ему передал свое подлое сладострастие. Ведь я
только на тебя, Алеша, дивлюсь:
как это ты девственник? Ведь и ты Карамазов! Ведь в вашем семействе сладострастие до воспаления доведено. Ну вот эти три сладострастника друг за другом теперь и следят… с ножами за сапогом. Состукнулись трое лбами, а ты, пожалуй, четвертый.
Да еще
как: с согласия самого Митеньки, потому что Митенька сам ему невесту свою уступает, чтобы
только отвязаться от нее да уйти поскорей к Грушеньке.
— Где ты мог это слышать? Нет, вы, господа Карамазовы, каких-то великих и древних дворян из себя корчите, тогда
как отец твой бегал шутом по чужим столам да при милости на кухне числился. Положим, я
только поповский сын и тля пред вами, дворянами, но не оскорбляйте же меня так весело и беспутно. У меня тоже честь есть, Алексей Федорович. Я Грушеньке не могу быть родней, публичной девке, прошу понять-с!
Но
только было подали к крыльцу гостиницы его дребезжащую коляску,
как он, уже влезая в нее, вдруг приостановился.
Это был человек твердый и неуклонный, упорно и прямолинейно идущий к своей точке, если
только эта точка по каким-нибудь причинам (часто удивительно нелогическим) становилась пред ним
как непреложная истина.
Впрочем, ничему не помешал,
только все две недели,
как жил болезненный мальчик, почти не глядел на него, даже замечать не хотел и большею частью уходил из избы.
Утверждали и у нас иные из господ, что все это она делает лишь из гордости, но как-то это не вязалось: она и говорить-то ни слова не умела и изредка
только шевелила что-то языком и мычала —
какая уж тут гордость.
— Хорошо, что ты сам оглянулся, а то я чуть было тебе не крикнул, — радостно и торопливо прошептал ему Дмитрий Федорович. — Полезай сюда! Быстро! Ах,
как славно, что ты пришел. Я
только что о тебе думал…
Алеша и сам был рад и недоумевал
только,
как перелезть через плетень. Но «Митя» богатырскою рукой подхватил его локоть и помог скачку. Подобрав подрясник, Алеша перескочил с ловкостью босоногого городского мальчишки.
Не пьянствую я, а лишь «лакомствую»,
как говорит твой свинья Ракитин, который будет статским советником и все будет говорить «лакомствую». Садись. Я бы взял тебя, Алешка, и прижал к груди, да так, чтобы раздавить, ибо на всем свете… по-настоящему… по-на-сто-яще-му… (вникни! вникни!) люблю
только одного тебя!
Но
только вот в чем дело:
как я вступлю в союз с землею навек?
Значит, была с родней, да и
только, разве там
какие надежды, а в наличности ничего.
Я тебе рассказывать не буду,
как это все вышло в подробности, были у него враги действительно,
только вдруг в городе чрезмерное охлаждение к нему и ко всей фамилии, все вдруг точно отхлынули.
Испугалась ужасно: «Не пугайте, пожалуйста, от кого вы слышали?» — «Не беспокойтесь, говорю, никому не скажу, а вы знаете, что я на сей счет могила, а вот что хотел я вам
только на сей счет тоже в виде, так сказать, „всякого случая“ присовокупить: когда потребуют у папаши четыре-то тысячки пятьсот, а у него не окажется, так чем под суд-то, а потом в солдаты на старости лет угодить, пришлите мне тогда лучше вашу институтку секретно, мне
как раз деньги выслали, я ей четыре-то тысячки, пожалуй, и отвалю и в святости секрет сохраню».
Только в этот раз (я тогда узнал все это совершенно случайно от подростка, слюнявого сынишки Трифонова, сына и наследника, развратнейшего мальчишки,
какого свет производил), в этот раз, говорю, Трифонов, возвратясь с ярмарки, ничего не возвратил.
Сидел я тогда дома, были сумерки, и
только что хотел выходить, оделся, причесался, платок надушил, фуражку взял,
как вдруг отворяется дверь и — предо мною, у меня на квартире, Катерина Ивановна.
— Нет, нет, я
только теперь перекрещу тебя, вот так, садись. Ну, теперь тебе удовольствие будет, и именно на твою тему. Насмеешься. У нас валаамова ослица заговорила, да
как говорит-то,
как говорит!
Как-то однажды, всего
только на втором или третьем уроке, мальчик вдруг усмехнулся.