— Веселимся, — продолжает сухенький старичок, —
пьем вино новое, вино радости новой, великой; видишь, сколько гостей? Вот и жених и невеста, вот и премудрый архитриклин, вино новое пробует. Чего дивишься на меня? Я луковку подал, вот и я здесь. И многие здесь только по луковке подали, по одной только маленькой луковке… Что наши дела? И ты, тихий, и ты, кроткий мой мальчик, и ты сегодня луковку сумел подать алчущей. Начинай, милый, начинай, кроткий, дело свое!.. А видишь ли солнце наше, видишь ли ты его?
Неточные совпадения
Только сознав свою
вину как сын Христова общества, то
есть церкви, он сознает и
вину свою пред самим обществом, то
есть пред церковью.
Но убранство комнат также не отличалось особым комфортом: мебель
была кожаная, красного дерева, старой моды двадцатых годов; даже полы
были некрашеные; зато все блистало чистотой, на окнах
было много дорогих цветов; но главную роскошь в эту минуту, естественно, составлял роскошно сервированный стол, хотя, впрочем, и тут говоря относительно: скатерть
была чистая, посуда блестящая; превосходно выпеченный хлеб трех сортов, две бутылки
вина, две бутылки великолепного монастырского меду и большой стеклянный кувшин с монастырским квасом, славившимся в околотке.
Якоже вкуси архитриклин
вина бывшего от воды, и не ведяше откуда
есть: слуги же ведяху почерпшии воду: пригласи жениха архитриклин.
Было все, что и в любом магазине в столице, всякая бакалея:
вина «разлива братьев Елисеевых», фрукты, сигары, чай, сахар, кофе и проч.
Поднял тогда цыган целый табор (в то время у нас закочевавший), которые в два дня вытащили-де у него у пьяного без счету денег и
выпили без счету дорогого
вина.
«Не пьян ведь, а какую ахинею порет!» — подумал вслед ему Петр Ильич. Он расположился
было остаться присмотреть за тем, как
будут снаряжать воз (на тройке же) с остальными припасами и
винами, предчувствуя, что надуют и обсчитают Митю, но вдруг, сам на себя рассердившись, плюнул и пошел в свой трактир играть на биллиарде.
Митя, у которого в руке все еще скомканы
были кредитки, очень всеми и особенно панами замеченные, быстро и конфузливо сунул их в карман. Он покраснел. В эту самую минуту хозяин принес откупоренную бутылку шампанского на подносе и стаканы. Митя схватил
было бутылку, но так растерялся, что забыл, что с ней надо делать. Взял у него ее уже Калганов и разлил за него
вино.
Он
был вне себя от восхищения, увидев, как она хлебнула из стакана
вино.
— За французского известного писателя, Пирона-с. Мы тогда все
вино пили в большом обществе, в трактире, на этой самой ярмарке. Они меня и пригласили, а я перво-наперво стал эпиграммы говорить: «Ты ль это, Буало, какой смешной наряд». А Буало-то отвечает, что он в маскарад собирается, то
есть в баню-с, хи-хи, они и приняли на свой счет. А я поскорее другую сказал, очень известную всем образованным людям, едкую-с...
Грушенька закричала первая, чтоб ей дали
вина: «
Пить хочу, совсем пьяная хочу напиться, чтобы как прежде, помнишь, Митя, помнишь, как мы здесь тогда спознавались!» Сам же Митя
был как в бреду и предчувствовал «свое счастье».
В нужные минуты он ласково и подобострастно останавливал его и уговаривал, не давал ему оделять, как «тогда», мужиков «цигарками и ренским
вином» и, Боже сохрани, деньгами, и очень негодовал на то, что девки
пьют ликер и
едят конфеты: «Вшивость лишь одна, Митрий Федорович, — говорил он, — я их коленком всякую напинаю, да еще за честь почитать прикажу — вот они какие!» Митя еще раз вспомянул про Андрея и велел послать ему пуншу.
— Ступай прочь, Митька, пойду теперь
вина напьюсь, пьяна хочу
быть, сейчас пьяная плясать пойду, хочу, хочу!
— Митя, не давай мне больше
вина, просить
буду — не давай.
— Да велите завтра площадь выместь, может, найдете, — усмехнулся Митя. — Довольно, господа, довольно, — измученным голосом порешил он. — Вижу ясно: вы мне не поверили! Ни в чем и ни на грош!
Вина моя, а не ваша, не надо
было соваться. Зачем, зачем я омерзил себя признанием в тайне моей! А вам это смех, я по глазам вашим вижу. Это вы меня, прокурор, довели!
Пойте себе гимн, если можете…
Будьте вы прокляты, истязатели!
Когда подписан
был протокол, Николай Парфенович торжественно обратился к обвиняемому и прочел ему «Постановление», гласившее, что такого-то года и такого-то дня, там-то, судебный следователь такого-то окружного суда, допросив такого-то (то
есть Митю) в качестве обвиняемого в том-то и в том-то (все
вины были тщательно прописаны) и принимая во внимание, что обвиняемый, не признавая себя виновным во взводимых на него преступлениях, ничего в оправдание свое не представил, а между тем свидетели (такие-то) и обстоятельства (такие-то) его вполне уличают, руководствуясь такими-то и такими-то статьями «Уложения о наказаниях» и т. д., постановил: для пресечения такому-то (Мите) способов уклониться от следствия и суда, заключить его в такой-то тюремный замок, о чем обвиняемому объявить, а копию сего постановления товарищу прокурора сообщить и т. д., и т. д.
— Он себя мучил, — восклицала она, — он все хотел уменьшить его
вину, признаваясь мне, что он и сам не любил отца и, может
быть, сам желал его смерти.
Юноша невольно задумывается: „Да разве он любил меня, когда рождал, — спрашивает он, удивляясь все более и более, — разве для меня он родил меня: он не знал ни меня, ни даже пола моего в ту минуту, в минуту страсти, может
быть разгоряченной
вином, и только разве передал мне склонность к пьянству — вот все его благодеяния…