Получая от нас хлебы, конечно, они ясно будут видеть, что мы их же хлебы, их же руками добытые,
берем у них, чтобы им же раздать, безо всякого чуда, увидят, что не обратили мы камней в хлебы, но воистину более, чем самому хлебу, рады они будут тому, что получают его из рук наших!
Неточные совпадения
— Те-те-те, вознепщеваху! и прочая галиматья! Непщуйте, отцы, а я пойду. А сына моего Алексея
беру отселе родительскою властию моею навсегда. Иван Федорович, почтительнейший сын мой, позвольте вам приказать за мною следовать! Фон Зон, чего тебе тут оставаться! Приходи сейчас ко мне в город.
У меня весело. Всего верстушка какая-нибудь, вместо постного-то масла подам поросенка с кашей; пообедаем; коньячку поставлю, потом ликерцу; мамуровка есть… Эй, фон Зон, не упускай своего счастия!
После эту же, которую ноне порол, завтра парень в невесты
берет, так что оно самим девкам, говорит,
у нас повадно».
— Его, главное, надо теперь убедить в том, что он со всеми нами на равной ноге, несмотря на то, что он
у нас деньги
берет, — продолжал в своем упоении Алеша, — и не только на равной, но даже на высшей ноге…
Потому
у здешних теперь сбыту нет: кулачат Масловы — отец с сыном, стотысячники: что положат, то и
бери, а из здешних никто и не смеет против них тягаться.
— Тебе надо подкрепиться, судя по лицу-то. Сострадание ведь на тебя глядя
берет. Ведь ты и ночь не спал, я слышал, заседание
у вас там было. А потом вся эта возня и мазня… Всего-то антидорцу кусочек, надо быть, пожевал. Есть
у меня с собой в кармане колбаса, давеча из города захватил на всякий случай, сюда направляясь, только ведь ты колбасы не станешь…
Начали мыться. Петр Ильич держал кувшин и подливал воду. Митя торопился и плохо было намылил руки. (Руки
у него дрожали, как припомнил потом Петр Ильич.) Петр Ильич тотчас же велел намылить больше и тереть больше. Он как будто
брал какой-то верх над Митей в эту минуту, чем дальше, тем больше. Заметим кстати: молодой человек был характера неробкого.
— Тржи, панове, тржи! Слушай, пане, вижу, что ты человек разумный.
Бери три тысячи и убирайся ко всем чертям, да и Врублевского с собой захвати — слышишь это? Но сейчас же, сию же минуту, и это навеки, понимаешь, пане, навеки вот в эту самую дверь и выйдешь.
У тебя что там: пальто, шуба? Я тебе вынесу. Сию же секунду тройку тебе заложат и — до видзенья, пане! А?
— Признаюсь, меня подбивали, но я отверг. Это, разумеется, между нами, Карамазов, слышите, никому ни слова. Это я вам только. Я совсем не желаю попасть в лапки Третьего отделения и
брать уроки
у Цепного моста...
— Э, молчи, Максимушка, не до смеху мне теперь, даже злость
берет. На пирожки-то глаз не пяль, не дам, тебе вредно, и бальзамчику тоже не дам. Вот с ним тоже возись; точно
у меня дом богадельный, право, — рассмеялась она.
Вашему Пушкину за женские ножки монумент хотят ставить, а
у меня с направлением, а вы сами, говорит, крепостник; вы, говорит, никакой гуманности не имеете, вы никаких теперешних просвещенных чувств не чувствуете, вас не коснулось развитие, вы, говорит, чиновник и взятки
берете!» Тут уж я начала кричать и молить их.
Неточные совпадения
Коробкин. Дайте мне! Вот
у меня, я думаю, получше глаза. (
Берет письмо.)
Наскучило идти —
берешь извозчика и сидишь себе как барин, а не хочешь заплатить ему — изволь:
у каждого дома есть сквозные ворота, и ты так шмыгнешь, что тебя никакой дьявол не сыщет.
Анна Андреевна.
У тебя вечно какой-то сквозной ветер разгуливает в голове; ты
берешь пример с дочерей Ляпкина-Тяпкина. Что тебе глядеть на них? не нужно тебе глядеть на них. Тебе есть примеры другие — перед тобою мать твоя. Вот каким примерам ты должна следовать.
Городничий (робея).Извините, я, право, не виноват. На рынке
у меня говядина всегда хорошая. Привозят холмогорские купцы, люди трезвые и поведения хорошего. Я уж не знаю, откуда он
берет такую. А если что не так, то… Позвольте мне предложить вам переехать со мною на другую квартиру.
Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь. То есть, не то уж говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь
берет: чернослив такой, что лет уже по семи лежит в бочке, что
у меня сиделец не будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь, ни в чем не нуждается; нет, ему еще подавай: говорит, и на Онуфрия его именины. Что делать? и на Онуфрия несешь.