Но, по некоторому гражданскому кокетству, он не только не молодился, но как бы и щеголял солидностию лет своих, и в костюме своем, высокий, сухощавый, с волосами до плеч, походил как бы на патриарха или, еще вернее, на портрет поэта Кукольника, литографированный в тридцатых годах при каком-то издании, особенно когда
сидел летом в саду, на лавке, под кустом расцветшей сирени, опершись обеими руками на трость, с раскрытою книгой подле и поэтически задумавшись над закатом солнца.
Неточные совпадения
— Пятью. Мать ее в Москве хвост обшлепала у меня на пороге; на балы ко мне, при Всеволоде Николаевиче, как из милости напрашивалась. А эта, бывало, всю ночь одна в углу
сидит без танцев, со своею бирюзовою мухой на лбу, так что я уж в третьем часу, только из жалости, ей первого кавалера посылаю. Ей тогда двадцать пять
лет уже было, а ее всё как девчонку в коротеньком платьице вывозили. Их пускать к себе стало неприлично.
— С вами? Вы давеча хорошо
сидели и вы… впрочем, всё равно… вы на моего брата очень похожи, много, чрезвычайно, — проговорил он покраснев, — он семь
лет умер; старший, очень, очень много.
А Лизавета эта блаженная в ограде у нас вделана в стену, в клетку в сажень длины и в два аршина высоты, и
сидит она там за железною решеткой семнадцатый
год, зиму и
лето в одной посконной рубахе и всё аль соломинкой, али прутиком каким ни на есть в рубашку свою, в холстину тычет, и ничего не говорит, и не чешется, и не моется семнадцать
лет.
— Я все пять
лет только и представляла себе, как онвойдет. Встаньте сейчас и уйдите за дверь, в ту комнату. Я буду
сидеть, как будто ничего не ожидая, и возьму в руки книжку, и вдруг вы войдите после пяти
лет путешествия. Я хочу посмотреть, как это будет.
— А вы что такое, чтоб я с вами ехала? Сорок
лет сряду с ним на горе
сиди — ишь подъехал. И какие, право, люди нынче терпеливые начались! Нет, не может того быть, чтобы сокол филином стал. Не таков мой князь! — гордо и торжественно подняла она голову.
— А кто тебя знает, кто ты таков и откуда ты выскочил! Только сердце мое, сердце чуяло, все пять
лет, всю интригу! А я-то
сижу, дивлюсь: что за сова слепая подъехала? Нет, голубчик, плохой ты актер, хуже даже Лебядкина. Поклонись от меня графине пониже да скажи, чтобы присылала почище тебя. Наняла она тебя, говори? У ней при милости на кухне состоишь? Весь ваш обман насквозь вижу, всех вас, до одного, понимаю!
«Я
сидел и ждал минут пять, „“сдавив мое сердце”, — рассказывал он мне потом. — Я видел не ту женщину, которую знал двадцать
лет. Полнейшее убеждение, что всему конец, придало мне силы, изумившие даже ее. Клянусь, она была удивлена моею стойкостью в этот последний час».
Арина Прохоровна, видная дама
лет двадцати семи, собою недурная, несколько растрепанная, в шерстяном непраздничном платье зеленоватого оттенка,
сидела, обводя смелыми очами гостей и как бы спеша проговорить своим взглядом: «Видите, как я совсем ничего не боюсь».
— Что до меня, то я на этот счет успокоен и
сижу вот уже седьмой
год в Карльсруэ. И когда прошлого
года городским советом положено было проложить новую водосточную трубу, то я почувствовал в своем сердце, что этот карльсруйский водосточный вопрос милее и дороже для меня всех вопросов моего милого отечества… за всё время так называемых здешних реформ.
Нет-с, просто-запросто этот вздох «напомнил ему ее первый вздох, тридцать семь
лет назад», когда, «помнишь, в Германии, мы
сидели под агатовым деревом, и ты сказала мне: „“К чему любить?
Заходит в избу врач, я прощаюсь, и мы выходим на улицу, садимся в сани и едем в небольшую соседнюю деревеньку на последнее посещение больного. Врача еще накануне приезжали звать к этому больному. Приезжаем, входим вместе в избушку. Небольшая, но чистая горница, в середине люлька, и женщина усиленно качает ее. За столом
сидит лет восьми девочка и с удивлением и испугом смотрит на нас.
Неточные совпадения
Аммос Федорович. А я на этот счет покоен. В самом деле, кто зайдет в уездный суд? А если и заглянет в какую-нибудь бумагу, так он жизни не будет рад. Я вот уж пятнадцать
лет сижу на судейском стуле, а как загляну в докладную записку — а! только рукой махну. Сам Соломон не разрешит, что в ней правда и что неправда.
Г-жа Простакова. Без наук люди живут и жили. Покойник батюшка воеводою был пятнадцать
лет, а с тем и скончаться изволил, что не умел грамоте, а умел достаточек нажить и сохранить. Челобитчиков принимал всегда, бывало,
сидя на железном сундуке. После всякого сундук отворит и что-нибудь положит. То-то эконом был! Жизни не жалел, чтоб из сундука ничего не вынуть. Перед другим не похвалюсь, от вас не потаю: покойник-свет, лежа на сундуке с деньгами, умер, так сказать, с голоду. А! каково это?
Мы с Печориным
сидели на почетном месте, и вот к нему подошла меньшая дочь хозяина, девушка
лет шестнадцати, и пропела ему… как бы сказать?.. вроде комплимента.
Вас, может быть, три-четыре переменится, а я вот уже тридцать
лет, судырь мой,
сижу на одном месте».
Чичиков и Манилов подошли к первому столу, где
сидели два чиновника еще юных
лет, и спросили: