Неточные совпадения
Тогда
было время особенное; наступило что-то
новое, очень уж непохожее на прежнюю тишину, и что-то очень уж странное, но везде ощущаемое, даже в Скворешниках.
Решено
было ехать в Петербург без малейшего отлагательства, разузнать всё на деле, вникнуть лично и, если возможно, войти в
новую деятельность всецело и нераздельно.
Оскорбленная Варвара Петровна бросилась
было всецело в «
новые идеи» и открыла у себя вечера.
Но, к удивлению ее, эти действительные и уже несомненные знаменитости
были тише воды, ниже травы, а иные из них просто льнули ко всему этому
новому сброду и позорно у него заискивали.
Ясно
было, что в этом сброде
новых людей много мошенников, но несомненно
было, что много и честных, весьма даже привлекательных лиц, несмотря на некоторые все-таки удивительные оттенки.
Притом же все эти всеславянства и национальности — всё это слишком старо, чтобы
быть новым.
Все наши дамы
были без ума от
нового гостя.
Затем, в отсутствие Варвары Петровны, произошел и въезд нашего
нового начальника, Андрея Антоновича фон Лембке; вместе с тем тотчас же началось и заметное изменение в отношениях почти всего нашего губернского общества к Варваре Петровне, а стало
быть, и к Степану Трофимовичу.
Всем откудова-то
было достоверно известно с подробностями, что
новая губернаторша и Варвара Петровна уже встречались некогда в свете и расстались враждебно, так что одно уже напоминание о госпоже фон Лембке производит будто бы на Варвару Петровну впечатление болезненное.
С особенным, радостно-угодливым юмором стал
было он ей расписывать про въезд
нового губернатора.
Надо
было непременно рассказать ему какую-нибудь сплетню, городской анекдот, и притом ежедневно
новое.
Да, действительно, до сих пор, до самого этого дня, он в одном только оставался постоянно уверенным, несмотря на все «
новые взгляды» и на все «перемены идей» Варвары Петровны, именно в том, что он всё еще обворожителен для ее женского сердца, то
есть не только как изгнанник или как славный ученый, но и как красивый мужчина.
«В этой жизни не
будет ошибок», — сказала Варвара Петровна, когда девочке
было еще двенадцать лет, и так как она имела свойство привязываться упрямо и страстно к каждой пленившей ее мечте, к каждому своему
новому предначертанию, к каждой мысли своей, показавшейся ей светлою, то тотчас же и решила воспитывать Дашу как родную дочь.
Сделка для молодого человека
была выгодная: он получал с отца в год до тысячи рублей в виде дохода с имения, тогда как оно при
новых порядках не давало и пятисот (а может
быть, и того менее).
— Это подло, и тут весь обман! — глаза его засверкали. — Жизнь
есть боль, жизнь
есть страх, и человек несчастен. Теперь всё боль и страх. Теперь человек жизнь любит, потому что боль и страх любит. И так сделали. Жизнь дается теперь за боль и страх, и тут весь обман. Теперь человек еще не тот человек.
Будет новый человек, счастливый и гордый. Кому
будет всё равно, жить или не жить, тот
будет новый человек. Кто победит боль и страх, тот сам бог
будет. А тот бог не
будет.
— Его нет, но он
есть. В камне боли нет, но в страхе от камня
есть боль. Бог
есть боль страха смерти. Кто победит боль и страх, тот сам станет бог. Тогда
новая жизнь, тогда
новый человек, всё
новое… Тогда историю
будут делить на две части: от гориллы до уничтожения бога и от уничтожения бога до…
«Должно
быть, из
новых, — подумал я, — недаром в Швейцарии побывала».
Это
был день неожиданностей, день развязок прежнего и завязок
нового, резких разъяснений и еще пущей путаницы.
Наконец, в самое последнее время, пред назначением
нового губернатора, она
было совсем уже основала местный дамский комитет для пособия самым беднейшим родильницам в городе и в губернии.
И вот, с внезапною переменой губернатора, всё приостановилось; а
новая губернаторша, говорят, уже успела высказать в обществе несколько колких и, главное, метких и дельных возражений насчет будто бы непрактичности основной мысли подобного комитета, что, разумеется с прикрасами,
было уже передано Варваре Петровне.
У капитана
были и перчатки черные, из которых правую, еще не надеванную, он держал в руке, а левая, туго напяленная и не застегнувшаяся, до половины прикрывала его мясистую левую лапу, в которой он держал совершенно
новую, глянцевитую и, наверно, в первый еще раз служившую круглую шляпу.
Я нимало не забыл его; но, кажется,
есть такие физиономии, которые всегда, каждый раз, когда появляются, как бы приносят с собой нечто
новое, еще не примеченное в них вами, хотя бы вы сто раз прежде встречались.
Или, может
быть, какая-нибудь
новая мысль светилась теперь в его взгляде?
Одним словом, положим, всё это с его стороны баловство, фантазия преждевременно уставшего человека, — пусть даже, наконец, как говорил Кириллов, это
был новый этюд пресыщенного человека с целью узнать, до чего можно довести сумасшедшую калеку.
Теперь же у ней
были новые хлопоты: с самого того мгновения, как вышел капитан и столкнулся в дверях с Николаем Всеволодовичем, Лиза вдруг принялась смеяться, — сначала тихо, порывисто, но смех разрастался всё более и более, громче и явственнее.
Прежде всего упомяну, что в последние две-три минуты Лизаветой Николаевной овладело какое-то
новое движение; она быстро шепталась о чем-то с мама и с наклонившимся к ней Маврикием Николаевичем. Лицо ее
было тревожно, но в то же время выражало решимость. Наконец встала с места, видимо торопясь уехать и торопя мама, которую начал приподымать с кресел Маврикий Николаевич. Но, видно, не суждено им
было уехать, не досмотрев всего до конца.
Иногда, впрочем, он и не махал на меня руками. Иногда тоже казалось мне, что принятая таинственная решимость как бы оставляла его и что он начинал бороться с каким-то
новым соблазнительным наплывом идей. Это
было мгновениями, но я отмечаю их. Я подозревал, что ему очень бы хотелось опять заявить себя, выйдя из уединения, предложить борьбу, задать последнюю битву.
А теперь, описав наше загадочное положение в продолжение этих восьми дней, когда мы еще ничего не знали, приступлю к описанию последующих событий моей хроники и уже, так сказать, с знанием дела, в том виде, как всё это открылось и объяснилось теперь. Начну именно с восьмого дня после того воскресенья, то
есть с понедельника вечером, потому что, в сущности, с этого вечера и началась «
новая история».
— Тактики нет. Теперь во всем ваша полная воля, то
есть хотите сказать да, а хотите — скажете нет.Вот моя
новая тактика. А о нашемделе не заикнусь до тех самых пор, пока сами не прикажете. Вы смеетесь? На здоровье; я и сам смеюсь. Но я теперь серьезно, серьезно, серьезно, хотя тот, кто так торопится, конечно, бездарен, не правда ли? Всё равно, пусть бездарен, а я серьезно, серьезно.
Но он вдруг сам открыл глаза и, по-прежнему не шевелясь, просидел еще минут десять, как бы упорно и любопытно всматриваясь в какой-то поразивший его предмет в углу комнаты, хотя там ничего не
было ни
нового, ни особенного.
— Я, конечно, понимаю застрелиться, — начал опять, несколько нахмурившись, Николай Всеволодович, после долгого, трехминутного задумчивого молчания, — я иногда сам представлял, и тут всегда какая-то
новая мысль: если бы сделать злодейство или, главное, стыд, то
есть позор, только очень подлый и… смешной, так что запомнят люди на тысячу лет и плевать
будут тысячу лет, и вдруг мысль: «Один удар в висок, и ничего не
будет». Какое дело тогда до людей и что они
будут плевать тысячу лет, не так ли?
— «Мысль почувствовали»? — переговорил Кириллов. — Это хорошо.
Есть много мыслей, которые всегда и которые вдруг станут
новые. Это верно. Я много теперь как в первый раз вижу.
— Вы атеист, потому что вы барич, последний барич. Вы потеряли различие зла и добра, потому что перестали свой народ узнавать. Идет
новое поколение, прямо из сердца народного, и не узнаете его вовсе ни вы, ни Верховенские, сын и отец, ни я, потому что я тоже барич, я, сын вашего крепостного лакея Пашки… Слушайте, добудьте бога трудом; вся
суть в этом, или исчезнете, как подлая плесень; трудом добудьте.
Николай Всеволодович осмотрелся; комната
была крошечная, низенькая; мебель самая необходимая, стулья и диван деревянные, тоже совсем
новой поделки, без обивки и без подушек, два липовые столика, один у дивана, а другой в углу, накрытый скатертью, чем-то весь заставленный и прикрытый сверху чистейшею салфеткой.
— Садитесь, прошу вас, подле меня, чтобы можно
было мне потом вас разглядеть, — произнесла она довольно твердо, с явною и какою-то
новою целью. — А теперь не беспокойтесь, я и сама не
буду глядеть на вас, а
буду вниз смотреть. Не глядите и вы на меня до тех пор, пока я вас сама не попрошу. Садитесь же, — прибавила она даже с нетерпением.
Мнительный, быстро и глубоко оскорблявшийся Гаганов почел прибытие верховых за
новое себе оскорбление, в том смысле, что враги слишком, стало
быть, надеялись на успех, коли не предполагали даже нужды в экипаже на случай отвоза раненого.
Тут главное состояло в том, что «
новый человек», кроме того что оказался «несомненным дворянином»,
был вдобавок и богатейшим землевладельцем губернии, а стало
быть, не мог не явиться подмогой и деятелем. Я, впрочем, упоминал и прежде вскользь о настроении наших землевладельцев.
— Нет, это я вам скажу тайну
новых судов, — приходил в исступление третий. — Если кто своровал или смошенничал, явно пойман и уличен — беги скорей домой, пока время, и убей свою мать. Мигом во всем оправдают, и дамы с эстрады
будут махать батистовыми платочками; несомненная истина!
Петр Степанович не то чтобы попросил извинения, а отделался какою-то грубою шуткой, которую в другой раз можно
было бы принять за
новое оскорбление, но в настоящем случае приняли за раскаяние.
Тут уж Юлия Михайловна решительно прогнала
было Лямшина, но в тот же вечер наши целою компанией привели его к ней, с известием, что он выдумал
новую особенную штучку на фортепьяно, и уговорили ее лишь выслушать.
В
новом устройстве совсем не
будет бедных.
Притом же это
были и не
новые прокламации: такие же точно, как говорили потом,
были недавно рассыпаны в X—ской губернии, а Липутин, ездивший месяца полтора назад в уезд и в соседнюю губернию, уверял, что уже тогда видел там такие же точно листки.
Официальная и даже секретная история «
нового поколения» ему
была довольно известна, — человек
был любопытный и прокламации собирал, — но никогда не понимал он в ней самого первого слова.
Теперь же
был как в лесу: он всеми инстинктами своими предчувствовал, что в словах Петра Степановича заключалось нечто совершенно несообразное, вне всяких форм и условий, — «хотя ведь черт знает что может случиться в этом „“
новом поколении” и черт знает как это у них там совершается!» — раздумывал он, теряясь в соображениях.
— Что до меня, то я на этот счет успокоен и сижу вот уже седьмой год в Карльсруэ. И когда прошлого года городским советом положено
было проложить
новую водосточную трубу, то я почувствовал в своем сердце, что этот карльсруйский водосточный вопрос милее и дороже для меня всех вопросов моего милого отечества… за всё время так называемых здешних реформ.
— Степан Трофимович! — радостно проревел семинарист. — Здесь в городе и в окрестностях бродит теперь Федька Каторжный, беглый с каторги. Он грабит и недавно еще совершил
новое убийство. Позвольте спросить; если б вы его пятнадцать лет назад не отдали в рекруты в уплату за карточный долг, то
есть попросту не проиграли в картишки, скажите, попал бы он в каторгу? резал бы людей, как теперь, в борьбе за существование? Что скажете, господин эстетик?
К утру всю «палатку Прохорыча» снесли,
пили без памяти, плясали комаринского без цензуры, комнаты изгадили, и только на рассвете часть этой ватаги, совсем пьяная, подоспела на догоравшее пожарище на
новые беспорядки…
Одет
был «по-дорожному», то
есть шинель в рукава, а подпоясан широким кожаным лакированным поясом с пряжкой, при этом высокие
новые сапоги и панталоны в голенищах.
Одним словом, пока подали Петра Степановича, они так настроили себя взаимно, что опять решились окончательно спросить у него категорического объяснения, а если он еще раз, как это уже и
было, уклонится, то разорвать даже и пятерку, но с тем, чтобы вместо нее основать
новое тайное общество «пропаганды идей», и уже от себя, на началах равноправных и демократических.
— О да, Кириллов, да, но она лучше всех! О да, всё это
будет без благоговения, без радости, брезгливо, с бранью, с богохульством — при такой великой тайне, появлении
нового существа!.. О, она уж теперь проклинает его!..