Неточные совпадения
Но, несмотря на мечту о галлюцинации, он каждый день, всю свою жизнь, как бы ждал продолжения и, так сказать, развязки этого события. Он
не верил, что оно так и кончилось! А если так, то странно же он
должен был иногда поглядывать на своего друга.
Но, однако,
должен еще раз засвидетельствовать, что подозрений на Дашу у ней к утру никаких
не осталось, а по правде, никогда и
не начиналось; слишком она была в ней уверена.
— Дура ты! — накинулась она на нее, как ястреб, — дура неблагодарная! Что у тебя на уме? Неужто ты думаешь, что я скомпрометирую тебя хоть чем-нибудь, хоть на столько вот! Да он сам на коленках будет ползать просить, он
должен от счастья умереть, вот как это будет устроено! Ты ведь знаешь же, что я тебя в обиду
не дам! Или ты думаешь, что он тебя за эти восемь тысяч возьмет, а я бегу теперь тебя продавать? Дура, дура, все вы дуры неблагодарные! Подай зонтик!
— Это всё равно. Обман убьют. Всякий, кто хочет главной свободы, тот
должен сметь убить себя. Кто смеет убить себя, тот тайну обмана узнал. Дальше нет свободы; тут всё, а дальше нет ничего. Кто смеет убить себя, тот бог. Теперь всякий может сделать, что бога
не будет и ничего
не будет. Но никто еще ни разу
не сделал.
— Но, mon cher,
не давите же меня окончательно,
не кричите на меня; я и то весь раздавлен, как… как таракан, и, наконец, я думаю, что всё это так благородно. Предположите, что там что-нибудь действительно было… en Suisse [в Швейцарии (фр.).]… или начиналось.
Должен же я спросить сердца их предварительно, чтобы… enfin, чтобы
не помешать сердцам и
не стать столбом на их дороге… Я единственно из благородства.
Утром, как уже известно читателю, я обязан был сопровождать моего друга к Варваре Петровне, по ее собственному назначению, а в три часа пополудни я уже
должен был быть у Лизаветы Николаевны, чтобы рассказать ей — я сам
не знал о чем, и способствовать ей — сам
не знал в чем.
Но багаж же его по крайней мере
должен давно прибыть, как же вам
не сказали?
— Это, положим,
не совсем так, но скажите, неужели Nicolas, чтобы погасить эту мечту в этом несчастном организме (для чего Варвара Петровна тут употребила слово «организм», я
не мог понять), неужели он
должен был сам над нею смеяться и с нею обращаться, как другие чиновники? Неужели вы отвергаете то высокое сострадание, ту благородную дрожь всего организма, с которою Nicolas вдруг строго отвечает Кириллову: «Я
не смеюсь над нею». Высокий, святой ответ!
Пошли они, разумеется, из великодушного стыда, чтобы
не сказали потом, что они
не посмели пойти; но все-таки Петр Верховенский
должен бы был оценить их благородный подвиг и по крайней мере рассказать им в награждение какой-нибудь самый главный анекдот.
— К Лембке. Cher, я
должен, я обязан. Это долг. Я гражданин и человек, а
не щепка, я имею права, я хочу моих прав… Я двадцать лет
не требовал моих прав, я всю жизнь преступно забывал о них… но теперь я их потребую. Он
должен мне всё сказать, всё. Он получил телеграмму. Он
не смеет меня мучить,
не то арестуй, арестуй, арестуй!
— Похвала произнесена так громко, что я, конечно,
должен был бы
не расслышать, — отчеканил Степан Трофимович, — но
не верю, чтобы моя бедная личность была так необходима завтра для вашего праздника. Впрочем, я…
Я
должен открыть, что, следя за ним чрез лиц, которых он
не подозревает, я, к удивлению, узнал, что для него
не тайна и устройство сети, и… одним словом, всё.
Петр Степанович шагал посредине тротуара, занимая его весь и
не обращая ни малейшего внимания на Липутина, которому
не оставалось рядом места, так что тот
должен был поспевать или на шаг позади, или, чтоб идти разговаривая рядом, сбежать на улицу в грязь.
Виргинский воротился домой удрученный и сильно встревоженный; тяжело ему было и то, что он
должен был скрывать от семейства; он всё привык открывать жене, и если б
не загорелась в воспаленном мозгу его в ту минуту одна новая мысль, некоторый новый, примиряющий план дальнейших действий, то, может быть, он слег бы в постель, как и Лямшин. Но новая мысль его подкрепила, и, мало того, он даже с нетерпением стал ожидать срока и даже ранее, чем надо, двинулся на сборное место.
— Ты сказал, чтобы всё было, как было. Я понимаю, что это значит. Но послушай: мы ровесники, может быть, ты больше числом знал женщин, чем я. — Улыбка и жесты Серпуховского говорили, что Вронский
не должен бояться, что он нежно и осторожно дотронется до больного места. — Но я женат, и поверь, что, узнав одну свою жену (как кто-то писал), которую ты любишь, ты лучше узнаешь всех женщин, чем если бы ты знал их тысячи.
Неточные совпадения
Хлестаков. Право,
не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я
не могу жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я
должен погубить жизнь с мужиками? Теперь
не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Анна Андреевна. Тебе все такое грубое нравится. Ты
должен помнить, что жизнь нужно совсем переменить, что твои знакомые будут
не то что какой-нибудь судья-собачник, с которым ты ездишь травить зайцев, или Земляника; напротив, знакомые твои будут с самым тонким обращением: графы и все светские… Только я, право, боюсь за тебя: ты иногда вымолвишь такое словцо, какого в хорошем обществе никогда
не услышишь.
Хлестаков. Нет, я
не хочу! Вот еще! мне какое дело? Оттого, что у вас жена и дети, я
должен идти в тюрьму, вот прекрасно!
Он больше виноват: говядину мне подает такую твердую, как бревно; а суп — он черт знает чего плеснул туда, я
должен был выбросить его за окно. Он меня морил голодом по целым дням… Чай такой странный: воняет рыбой, а
не чаем. За что ж я… Вот новость!
Стародум. И
не дивлюся: он
должен привести в трепет добродетельную душу. Я еще той веры, что человек
не может быть и развращен столько, чтоб мог спокойно смотреть на то, что видим.