Неточные совпадения
Он искренно сам верил всю свою жизнь, что
в некоторых сферах его постоянно опасаются, что
шаги его беспрерывно известны и сочтены и что каждый из трех сменившихся у нас
в последние двадцать лет губернаторов, въезжая править губернией, уже привозил с собою некоторую особую и хлопотливую о нем мысль, внушенную ему свыше и прежде всего, при сдаче губернии.
Но однажды
в клубе, когда он, по какому-то горячему поводу, проговорил этот афоризм собравшейся около него кучке клубных посетителей (и всё людей не последних), Николай Всеволодович, стоявший
в стороне один и к которому никто и не обращался, вдруг подошел к Павлу Павловичу, неожиданно, но крепко ухватил его за нос двумя пальцами и успел протянуть за собою по зале два-три
шага.
Степан Трофимович молча схватил шляпу и палку и быстро пошел из комнаты; я машинально за ним. Вдруг голоса и шум чьих-то скорых
шагов послышались
в коридоре. Он остановился как пораженный громом.
В это мгновение из соседних комнат опять послышался какой-то необычный шум
шагов и голосов, подобный давешнему, и вдруг на пороге показалась запыхавшаяся и «расстроенная» Прасковья Ивановна. Маврикий Николаевич поддерживал ее под руку.
Он было разлетелся
в гостиную, но вдруг споткнулся
в дверях о ковер. Марья Тимофеевна так и померла со смеху. Он зверски поглядел на нее и вдруг сделал несколько быстрых
шагов к Варваре Петровне.
И вот из соседней залы, длинной и большой комнаты, раздались скорые приближающиеся
шаги, маленькие
шаги, чрезвычайно частые; кто-то как будто катился, и вдруг влетел
в гостиную — совсем не Николай Всеволодович, а совершенно не знакомый никому молодой человек.
— Ах, Лизавета Николаевна, как я рад, что встречаю вас с первого же
шагу, очень рад пожать вашу руку, — быстро подлетел он к ней, чтобы подхватить протянувшуюся к нему ручку весело улыбнувшейся Лизы, — и, сколько замечаю, многоуважаемая Прасковья Ивановна тоже не забыла, кажется, своего «профессора» и даже на него не сердится, как всегда сердилась
в Швейцарии.
Капитан поклонился, шагнул два
шага к дверям, вдруг остановился, приложил руку к сердцу, хотел было что-то сказать, не сказал и быстро побежал вон. Но
в дверях как раз столкнулся с Николаем Всеволодовичем; тот посторонился; капитан как-то весь вдруг съежился пред ним и так и замер на месте, не отрывая от него глаз, как кролик от удава. Подождав немного, Николай Всеволодович слегка отстранил его рукой и вошел
в гостиную.
Шатов, совершенно всеми забытый
в своем углу (неподалеку от Лизаветы Николаевны) и, по-видимому, сам не знавший, для чего он сидел и не уходил, вдруг поднялся со стула и через всю комнату, неспешным, но твердым
шагом направился к Николаю Всеволодовичу, прямо смотря ему
в лицо. Тот еще издали заметил его приближение и чуть-чуть усмехнулся; но когда Шатов подошел к нему вплоть, то перестал усмехаться.
— По чрезвычайному дождю грязь по здешним улицам нестерпимая, — доложил Алексей Егорович,
в виде отдаленной попытки
в последний раз отклонить барина от путешествия. Но барин, развернув зонтик, молча вышел
в темный, как погреб, отсырелый и мокрый старый сад. Ветер шумел и качал вершинами полуобнаженных деревьев, узенькие песочные дорожки были топки и скользки. Алексей Егорович шел как был, во фраке и без шляпы, освещая путь
шага на три вперед фонариком.
Николай Всеволодович запер дверь, положил ключ
в карман и пошел по проулку, увязая с каждым
шагом вершка на три
в грязь.
Оружие, конечно, пистолеты, и особенно вас прошу устроить так: определить барьер
в десять
шагов; затем вы ставите нас каждого
в десяти
шагах от барьера, и по данному знаку мы сходимся.
Убавив
шагу, Николай Всеволодович принагнулся рассмотреть, насколько это возможно было
в темноте: человек росту невысокого и вроде как бы загулявшего мещанинишки; одет не тепло и неприглядно; на лохматой, курчавой голове торчал суконный мокрый картуз с полуоторванным козырьком.
Шагов еще за тридцать Николай Всеволодович отличил стоявшую на крылечке фигуру высокого ростом человека, вероятно хозяина помещения, вышедшего
в нетерпении посмотреть на дорогу.
Николай Всеволодович опять молча и не оборачиваясь пошел своею дорогой; но упрямый негодяй все-таки не отстал от него, правда теперь уже не растабарывая и даже почтительно наблюдая дистанцию на целый
шаг позади. Оба прошли таким образом мост и вышли на берег, на этот раз повернув налево, тоже
в длинный и глухой переулок, но которым короче было пройти
в центр города, чем давешним путем по Богоявленской улице.
— Имеете полное право, — отрубил Кириллов. Маврикий Николаевич не сказал ничего. Расставили
в третий раз, скомандовали;
в этот раз Гаганов дошел до самого барьера и с барьера, с двенадцати
шагов, стал прицеливаться. Руки его слишком дрожали для правильного выстрела. Ставрогин стоял с пистолетом, опущенным вниз, и неподвижно ожидал его выстрела.
Дело
в том, что молодой Верховенский с первого
шагу обнаружил решительную непочтительность к Андрею Антоновичу и взял над ним какие-то странные права, а Юлия Михайловна, всегда столь ревнивая к значению своего супруга, вовсе не хотела этого замечать; по крайней мере не придавала важности.
Вам каждый
шаг в таких делах, я думаю, наизусть известен еще с петербургских примеров.
— Стой! Ни
шагу! — крикнул он, хватая его за локоть. Ставрогин рванул руку, но не вырвал. Бешенство овладело им: схватив Верховенского за волосы левою рукой, он бросил его изо всей силы об земь и вышел
в ворота. Но он не прошел еще тридцати
шагов, как тот опять нагнал его.
— Может, и брежу, может, и брежу! — подхватил тот скороговоркой, — но я выдумал первый
шаг. Никогда Шигалеву не выдумать первый
шаг. Много Шигалевых! Но один, один только человек
в России изобрел первый
шаг и знает, как его сделать. Этот человек я. Что вы глядите на меня? Мне вы, вы надобны, без вас я нуль. Без вас я муха, идея
в стклянке, Колумб без Америки.
Но, признаюсь, для меня все-таки остается нерешенный вопрос: каким образом пустую, то есть обыкновенную, толпу просителей — правда,
в семьдесят человек — так-таки с первого приема, с первого
шагу обратили
в бунт, угрожавший потрясением основ?
И он, дрожа от негодования и с непомерным желанием вызова, перевел свой грозный обличительный перст на стоявшего
в двух
шагах и выпучившего на нас глаза Флибустьерова.
Лембке вдруг вошел быстрыми
шагами,
в сопровождении полицеймейстера, рассеянно поглядел на нас и, не обратив внимания, прошел было направо
в кабинет, но Степан Трофимович стал пред ним и заслонил дорогу. Высокая, совсем непохожая на других фигура Степана Трофимовича произвела впечатление; Лембке остановился.
Дело происходило будто бы так: когда предводительша подвезла Лизу и Маврикия Николаевича, с «чтения», к дому Лизиной матери (всё больной ногами), то недалеко от подъезда,
шагах в двадцати пяти,
в сторонке, ожидала чья-то карета.
Он стоял на обломках забора; налево от него,
шагах в тридцати, высился черный скелет уже совсем почти догоревшего двухэтажного деревянного дома, с дырьями вместо окон
в обоих этажах, с провалившеюся крышей и с пламенем, всё еще змеившимся кое-где по обугленным бревнам.
В глубине двора,
шагах в двадцати от погоревшего дома, начинал пылать флигель, тоже двухэтажный, и над ним изо всех сил старались пожарные.
Обнаружился один странный факт: совсем на краю квартала, на пустыре, за огородами, не менее как
в пятидесяти
шагах от других строений, стоял один только что отстроенный небольшой деревянный дом, и этот-то уединенный дом загорелся чуть не прежде всех, при самом начале пожара.
Он не подошел к окну, а остановился сзади нее
в трех
шагах; но она к нему не повернулась.
— Вы
в таком грустном настроении, что даже слов со мной не находите. Но успокойтесь, вы сказали кстати: я всегда живу по календарю, каждый мой
шаг рассчитан по календарю. Вы удивляетесь?
Он остановился. Лиза летела как птица, не зная куда, и Петр Степанович уже
шагов на пятьдесят отстал от нее. Она упала, споткнувшись о кочку.
В ту же минуту сзади,
в стороне, раздался ужасный крик, крик Маврикия Николаевича, который видел ее бегство и падение и бежал к ней чрез поле. Петр Степанович
в один миг отретировался
в ворота ставрогинского дома, чтобы поскорее сесть на свои дрожки.
Петр Степанович явился только
в половине девятого. Быстрыми
шагами подошел он к круглому столу пред диваном, за которым разместилась компания; шапку оставил
в руках и от чаю отказался. Вид имел злой, строгий и высокомерный. Должно быть, тотчас же заметил по лицам, что «бунтуют».
— Я там сидел под столом. Не беспокойтесь, господа, я все ваши
шаги знаю. Вы ехидно улыбаетесь, господин Липутин? А я знаю, например, что вы четвертого дня исщипали вашу супругу,
в полночь,
в вашей спальне, ложась спать.
Петр Степанович шагал посредине тротуара, занимая его весь и не обращая ни малейшего внимания на Липутина, которому не оставалось рядом места, так что тот должен был поспевать или на
шаг позади, или, чтоб идти разговаривая рядом, сбежать на улицу
в грязь.
В уме Липутина пронеслось, как молния: «Повернусь и пойду назад: если теперь не повернусь, никогда не пойду назад». Так думал он ровно десять
шагов, но на одиннадцатом одна новая и отчаянная мысль загорелась
в его уме: он не повернулся и не пошел назад.
— А знаешь ли ты, — остервенился Петр Степанович, — что я тебя, мерзавца, ни
шагу отсюда не выпущу и прямо
в полицию передам?
Шатов стоял пред ней, через комнату,
в пяти
шагах, и робко, но как-то обновленно, с каким-то небывалым сиянием
в лице ее слушал.
Она не ответила и
в бессилии закрыла глаза. Бледное ее лицо стало точно у мертвой. Она заснула почти мгновенно. Шатов посмотрел кругом, поправил свечу, посмотрел еще раз
в беспокойстве на ее лицо, крепко сжал пред собой руки и на цыпочках вышел из комнаты
в сени. На верху лестницы он уперся лицом
в угол и простоял так минут десять, безмолвно и недвижимо. Простоял бы и дольше, но вдруг внизу послышались тихие, осторожные
шаги. Кто-то подымался вверх. Шатов вспомнил, что забыл запереть калитку.
Мрак был такой, что
в двух
шагах почти нельзя было рассмотреть друг друга, но Петр Степанович, Липутин, а потом Эркель принесли с собою фонари.
Шагах в двухстах вправо оканчивался третий пруд парка.
— Ну разумеется, не терять же вещи, — поднял к его лицу фонарь Петр Степанович. — Но ведь вчера все условились, что взаправду принимать не надо. Пусть он укажет только вам точку, где у него тут зарыто; потом сами выроем. Я знаю, что это где-то
в десяти
шагах от какого-то угла этого грота… Но черт возьми, как же вы это забыли, Липутин? Условлено, что вы встретите его один, а уже потом выйдем мы… Странно, что вы спрашиваете, или вы только так?
Петр Степанович был
в бешенстве и наговорил лишнего. Шигалев твердо шагнул к нему три
шага.
В это мгновение
шагах в двухстах, из парка, со стороны пруда, раздался свисток. Липутин тотчас же ответил, еще по вчерашнему уговору, тоже свистком (для этого он, не надеясь на свой довольно беззубый рот, еще утром купил на базаре за копейку глиняную детскую свистульку). Эркель успел дорогой предупредить Шатова, что будут свистки, так что у того не зародилось никакого сомнения.
— Не беспокойтесь, я пройду от них
в стороне, и они вовсе меня не заметят, — внушительным шепотом предупредил Шигалев и затем, не спеша и не прибавляя
шагу, окончательно направился домой через темный парк.
И он стукнул ногой действительно
в десяти
шагах от заднего угла грота,
в стороне леса.
Но когда Виргинский отскочил
в испуге
шагов на десять
в сторону, то Лямшин вдруг, увидев Петра Степановича, завопил опять и бросился уже к нему.
Весь ваш
шаг пока
в том, чтобы всё рушилось: и государство и его нравственность.
Не больше как через три-четыре минуты (кабак был
в двух
шагах) очутилась пред Степаном Трофимовичем на столе косушка и большая зеленоватая рюмка.