— «А как заставит, — что тогда?» — «Тогда, — идиотски отвечает она, — я уж, право, и не знаю, что мне делать с этим делом… такая-то напасть на меня!» Вихорев, для которого все средства хороши, предлагает ей уехать с ним тихонько; она
приходит в ужас и восклицает: «Ах нет, нет, что вы это?
Пелагея Егоровна
приходит в ужас и в каком-то бессознательном порыве кричит, схватывая дочь за руки: «Моя дочь, не отдам! батюшка, Гордей Карпыч, не шути над материнским сердцем! перестань… истомил всю душу».
Но, глядя на нее, он опять видел, что помочь нельзя, и
приходил в ужас и говорил: «Господи, прости и помоги».
Обломов остановился. Он сам
пришел в ужас от этой грозной, безотрадной перспективы. Розы, померанцевые цветы, блистанье праздника, шепот удивления в толпе — все вдруг померкло.
Долго кружили по городу Райский и Полина Карповна. Она старалась провезти его мимо всех знакомых, наконец он указал один переулок и велел остановиться у квартиры Козлова. Крицкая увидела у окна жену Леонтья, которая делала знаки Райскому. Полина Карповна
пришла в ужас.
Неточные совпадения
— Батюшка, потише! Ведь услышат,
придут! Ну что тогда мы им скажем, подумайте! — прошептал
в ужасе Порфирий Петрович, приближая свое лицо к самому лицу Раскольникова.
«О боже! как это все отвратительно! И неужели, неужели я… нет, это вздор, это нелепость! — прибавил он решительно. — И неужели такой
ужас мог
прийти мне
в голову? На какую грязь способно, однако, мое сердце! Главное: грязно, пакостно, гадко, гадко!.. И я, целый месяц…»
— Мой брат недавно
прислал мне письмо с одним товарищем, — рассказывал Самгин. — Брат — недалекий парень, очень мягкий. Его испугало крестьянское движение на юге и потрясла дикая расправа с крестьянами. Но он пишет, что не
в силах ненавидеть тех, которые били, потому что те, которых били, тоже безумны до
ужаса.
«Куда ж я дел деньги? — с изумлением, почти с
ужасом спросил самого себя Обломов. —
В начале лета из деревни
прислали тысячу двести рублей, а теперь всего триста!»
— Что я сделал! оскорбил тебя, женщину, сестру! — вырывались у него вопли среди рыданий. — Это был не я, не человек: зверь сделал преступление. Что это такое было! — говорил он с
ужасом, оглядываясь, как будто теперь только
пришел в себя.