Есть, напр., авторы, посвятившие свой талант на воспевание сладострастных сцен и развратных похождений; сладострастие изображается ими в таком виде, что если им поверить, то в нем
одном только и заключается истинное блаженство человека.
Неточные совпадения
Но, по
одной из тех странных, для обыкновенного читателя, и очень досадных для автора, случайностей, которые так часто повторяются в нашей бедной литературе, — пьеса Островского не
только не была играна на театре, но даже не могла встретить подробной и серьезной оценки ни в
одном журнале.
Итак, предполагая, что читателям известно содержание пьес Островского и самое их развитие, мы постараемся
только припомнить черты, общие всем его произведениям или большей части их, свести эти черты к
одному результату и по ним определить значение литературной деятельности этого писателя.
Тогда и окажется, что талант
одного способен во всей силе проявляться
только в уловлении мимолетных впечатлений от тихих явлений природы, а другому доступны, кроме того, — и знойная страстность, и суровая энергия, и глубокая дума, возбуждаемая не
одними стихийными явлениями, но и вопросами нравственными, интересами общественной жизни.
Но Островский вводит нас в самую глубину этого семейства, заставляет присутствовать при самых интимных сценах, и мы не
только понимаем, мы скорбно чувствуем сердцем, что тут не может быть иных отношений, как основанных на обмане и хитрости, с
одной стороны, при диком и бессовестном деспотизме, с другой.
В «Своих людях» мы видим опять ту же религию лицемерства и мошенничества, то же бессмыслие и самодурство
одних и ту же обманчивую покорность, рабскую хитрость других, но
только в большем разветвлении.
Как видите, Большов из отцовских обязанностей признает
только одну: давать приказания детям.
И это для него не оправдательная фраза, не пример
только, как утверждал
один строгий критик Островского.
Сначала в нем является
только неопределенное желание — увернуться как-нибудь от платежа денег, — их же пришлось много платить в
одно время.
Мы уже имели случай заметить, что
одна из отличительных черт таланта Островского состоит в уменье заглянуть в самую глубь души человека и подметить не
только образ его мыслей и поведения, но самый процесс его мышления, самое зарождение его желаний.
Но и тут она
только понапрасну мучит самое себя: ни на
одну минуту не стоит она на твердой почве, а все как будто тонет, — то всплывет немножко, то опять погрузится… так и ждешь, что вот-вот сейчас потонет совсем…
Право выбирать людей по своему вкусу, любить
одних и не любить других может принадлежать, во всей своей обширности,
только ему, Русакову, все же остальные должны украшаться кротостью и покорностию: таков уж устав самодурства.
И если
один из спорящих чего-нибудь добивается от другого, то, разумеется, победителем останется тот, от которого добиваются: ему ведь тут и труда никакого не нужно: стоит
только не дать, и дело с концом.
Ей, кроме того, что она сделала,
только одно и оставалось: утопиться в пруде…
Напоминая об этом читателям, мы заметим здесь
только, что Анна Петровна представляет собою
одно из очень ярких проявлений этой безнравственности по глупости.
Анна Андреевна. Очень почтительным и самым тонким образом. Все чрезвычайно хорошо говорил. Говорит: «Я, Анна Андреевна, из
одного только уважения к вашим достоинствам…» И такой прекрасный, воспитанный человек, самых благороднейших правил! «Мне, верите ли, Анна Андреевна, мне жизнь — копейка; я только потому, что уважаю ваши редкие качества».
«Есть еще одна фатера, — отвечал десятник, почесывая затылок, — только вашему благородию не понравится; там нечисто!» Не поняв точного значения последнего слова, я велел ему идти вперед, и после долгого странствовия по грязным переулкам, где по сторонам я видел
одни только ветхие заборы, мы подъехали к небольшой хате, на самом берегу моря.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не хочу после… Мне
только одно слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и не узнали! А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Хлестаков. Черт его знает, что такое,
только не жаркое. Это топор, зажаренный вместо говядины. (Ест.)Мошенники, канальи, чем они кормят! И челюсти заболят, если съешь
один такой кусок. (Ковыряет пальцем в зубах.)Подлецы! Совершенно как деревянная кора, ничем вытащить нельзя; и зубы почернеют после этих блюд. Мошенники! (Вытирает рот салфеткой.)Больше ничего нет?
А вы — стоять на крыльце, и ни с места! И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть
одного из них впустите, то…
Только увидите, что идет кто-нибудь с просьбою, а хоть и не с просьбою, да похож на такого человека, что хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)
Городничий. Ступай на улицу… или нет, постой! Ступай принеси… Да другие-то где? неужели ты
только один? Ведь я приказывал, чтобы и Прохоров был здесь. Где Прохоров?
Хлестаков. А это… На
одну минуту
только… на
один день к дяде — богатый старик; а завтра же и назад.