Критика — не судейская, а обыкновенная, как мы ее понимаем, — хороша уже и тем, что людям, не привыкшим сосредоточивать своих мыслей на литературе, дает, так сказать, экстракт
писателя и тем облегчает возможность понимать характер и значение его произведений.
Неточные совпадения
Рутинерам, даже самым бездарным, нечего бояться критики, служащей пассивною поверкою неподвижных правил тупых школяров, —
и в то же время — нечего надеяться от нее самым даровитым
писателям, если они вносят в искусство нечто новое
и оригинальное.
Вероятно, он принимает также за чистую монету
и мнение, что плохие стихи составляют грех пред Аполлоном
и что плохих
писателей в наказание топят в реке Лете!..
В суд тянут людей по подозрению в проступке или преступлении,
и дело судьи решить, прав или виноват обвиненный; а
писатель разве обвиняется в чем-нибудь, когда подвергается критике?
Еще
и ныне не редкость встретить такие семейства, которые с некоторым страхом смотрят на
писателя, потому что он «на них критику напишет».
А как скоро
писатель понят надлежащим образом, мнение о нем не замедлит составиться
и справедливость будет ему отдана, без всяких разрешений со стороны почтенных составителей кодексов.
Мерою достоинства
писателя или отдельного произведения мы принимаем то, насколько служат они выражением естественных стремлений известного времени
и народа.
Эти
писатели были одарены так богато природою, что умели как бы по инстинкту приблизиться к естественным понятиям
и стремлениям, которых еще только искали современные им философы с помощью строгой науки.
Мало того: истины, которые философы только предугадывали в теории, гениальные
писатели умели схватывать в жизни
и изображать в действии.
Но зато Шекспир
и стоит вне обычного ряда
писателей.
В литературах всех народов мы находим множество
писателей, совершенно преданных искусственным интересам
и нимало не заботящихся о нормальных требованиях человеческой природы.
Эти
писатели могут быть
и не лжецы; но произведения их тем не менее ложны,
и в них мы не можем признать достоинств, разве только относительно формы.
В литературе они то же в сравнении с истинными
писателями, что в науке астрологи
и алхимики пред истинными натуралистами, что сонники пред курсом физиологии, гадательные книжки пред теорией вероятностей.
С этим-то остовом
и принуждены были всегда оставаться
писатели, хотевшие вместо естественного смысла придать явлениям другой, противный их сущности.
Но те
писатели, которые брали более внутреннюю сторону жизни, ограничивались очень тесным кругом
и подмечали такие явления, которые далеко не имели общенародного значения.
Некоторые
писатели, лишенные чутья нормальных потребностей
и сбитые с толку искусственными комбинациями, признавая эти несомненные факты нашей жизни, хотели их узаконить, прославить, как норму жизни, а не как искажение естественных стремлений, произведенное неблагоприятным историческим развитием.
Он соответствует новой фазе нашей народной жизни, он давно требовал своего осуществления в литературе, около него вертелись наши лучшие
писатели; но они умели только понять его надобность
и не могли уразуметь
и почувствовать его сущности; это сумел сделать Островский.
Но, прочтя потом историю церкви католического
писателя и историю церкви православного писателя и увидав, что обе церкви, непогрешимые по сущности своей, отрицают одна другую, он разочаровался и в Хомяковском учении о церкви, и это здание рассыпалось таким же прахом, как и философские постройки.
Цитует немедленно тех и других древних
писателей и чуть только видит какой-нибудь намек или просто показалось ему намеком, уж он получает рысь и бодрится, разговаривает с древними писателями запросто, задает им запросы и сам даже отвечает на них, позабывая вовсе о том, что начал робким предположением; ему уже кажется, что он это видит, что это ясно, — и рассуждение заключено словами: «так это вот как было, так вот какой народ нужно разуметь, так вот с какой точки нужно смотреть на предмет!» Потом во всеуслышанье с кафедры, — и новооткрытая истина пошла гулять по свету, набирая себе последователей и поклонников.
— Не совсем обошла, некоторые — касаются, — сказала Марина, выговорив слово «касаются» с явной иронией, а Самгин подумал, что все, что она говорит, рассчитано ею до мелочей, взвешено. Кормилицыну она показывает, что на собрании убогих людей она такая же гостья, как и он. Когда
писатель и Лидия одевались в магазине, она сказала Самгину, что довезет его домой, потом пошепталась о чем-то с Захарием, который услужливо согнулся перед нею.
Не указываю вам других авторитетов, важнее, например, книги барона Врангеля: вы давным-давно знаете ее; прибавлю только, что имя этого
писателя и путешественника живо сохраняется в памяти сибиряков, а книгу его непременно найдете в Сибири у всех образованных людей.
Неточные совпадения
А Степан Аркадьич был не только человек честный (без ударения), но он был че́стный человек (с ударением), с тем особенным значением, которое в Москве имеет это слово, когда говорят: че́стный деятель, че́стный
писатель, че́стный журнал, че́стное учреждение, че́стное направление,
и которое означает не только то, что человек или учреждение не бесчестны, но
и то, что они способны при случае подпустить шпильку правительству.
Она пишет детскую книгу
и никому не говорит про это, но мне читала,
и я давал рукопись Воркуеву… знаешь, этот издатель…
и сам он
писатель, кажется.
— Я не могу вполне с этим согласиться, — отвечал Алексей Александрович. — Мне кажется, что нельзя не признать того, что самый процесс изучения форм языков особенно благотворно действует на духовное развитие. Кроме того, нельзя отрицать
и того, что влияние классических
писателей в высшей степени нравственное, тогда как, к несчастью, с преподаванием естественных наук соединяются те вредные
и ложные учения, которые составляют язву нашего времени.
Автор статьи был очень молодой
и больной фельетонист, очень бойкий как
писатель, но чрезвычайно мало образованный
и робкий в отношениях личных.
Левин нахмурился, холодно пожал руку
и тотчас же обратился к Облонскому. Хотя он имел большое уважение к своему, известному всей России, одноутробному брату
писателю, однако он терпеть не мог, когда к нему обращались не как к Константину Левину, а как к брату знаменитого Кознышева.