Неточные совпадения
У тех был хоть внешний религиозный закон, из-за исполнения которого они могли не видеть своих обязанностей по отношению своих близких, да и обязанности-то эти были тогда еще неясно указаны;
в наше же
время, во-первых, нет такого религиозного закона, который освобождал бы людей от их обязанностей к близким, всем без различия (я не считаю тех грубых и глупых людей, которые думают еще и теперь, что таинства или разрешение папы могут разрешать их грехи); напротив, тот
евангельский закон, который
в том или другом виде мы все исповедуем, прямо указывает на эти обязанности, и кроме того эти самые обязанности, которые тогда
в туманных выражениях были высказаны только некоторыми пророками, теперь уже так ясно высказаны, что стали такими труизмами, что их повторяют гимназисты и фельетонисты.
И звучат
в ушах ее слова
евангельские о последних
временах: «Тогда аще кто речет вам: се зде Христос или он-де — не имите веры; восстанут бо лжехристы и лжепророки и дадят знамения велия и чудеса, яко же прельстити…» «Это они!..
Во всех попытках, как церковных, так и внецерковных, по-евангельски, новозаветно оправдать, осмыслить все
в жизни, обосновать все ценности жизни чувствуется какая-то натяжка, какое-то насилие над Евангелием, какое-то произвольное внесение
в Евангелие ценностей иного мира [Необходимость освободить абсолютность
евангельского духа от относительных ценностей мира
в последнее
время прекрасно сознают М. М. Тареев
в своих «Основах христианства» и кн. Е. Трубецкой
в интересном труде «Миросозерцание Вл. С. Соловьева».
Воспитанная, как многие девушки того
времени, на священных книгах, следовательно, религиозно настроенная, княжна додумалась, что это чувство к ней со стороны названого брата и есть именно та
евангельская любовь, которая выражается тем, что любящий должен душу свою положить за друга своего, что это чувство именно и есть такое, которое даже не нуждается во взаимности, которое выше этого все же плотского желания, а находит удовлетворение
в самом себе, именно
в этом твердом решении положить свою душу за друга.
Давая это показание по долгу
евангельскому, он как бы желал снять с себя вину и даже отстранить подозрение
в том, что не позволил ли он сам попу на него «садиться», когда и он тоже был
в «священном одеянии», и для того тщательно пояснил, что «поп Кирилл учинил то внезапу», и с неотстранимою ловкостью, а именно: он вскочил и сел на него, дьякона, во
время поклона, который тот сделал истово перед святым престолом.