Неточные совпадения
Ну,
так и есть, пошел теперь по снегу шмыгать!..
— Э, э! Теперь
так вот ко мне зачал жаться!.. Что, баловень? Э? То-то! — произнес Аким, скорчивая при этом лицо и как бы поддразнивая ребенка. — Небось запужался, а? Как услышал чужой голос,
так ластиться стал: чужие-то не свои, знать… оробел, жмешься…
Ну, смотри же, Гришутка, не балуйся тут, — ох, не балуйся, — подхватил он увещевательным голосом. — Станешь баловать, худо будет: Глеб Савиныч потачки давать не любит… И-и-и, пропадешь — совсем пропадешь… так-таки и пропадешь… как есть пропадешь!..
— Здравствуй, сватьюшка!.. Ну-ну, рассказывай, отколе? Зачем?.. Э, э, да ты и парнишку привел! Не тот ли это, сказывали, что после солдатки остался… Ась? Что-то на тебя, сват Аким, смахивает… Маленько покоренастее да поплотнее тебя будет, а в остальном — весь, как есть, ты! Вишь, рот-то… Эй, молодец, что рот-то разинул? — присовокупил рыбак, пригибаясь к Грише, который смотрел на него во все глаза. — Сват Аким, или он у тебя
так уж с большим
таким ртом и родился?
— Что ж
так? Секал ты его много, что ли?.. Ох, сват, не худо бы, кабы и ты тут же себя маненько, того… право слово! — сказал, посмеиваясь, рыбак. —
Ну, да бог с тобой! Рассказывай, зачем спозаранку, ни свет ни заря, пожаловал, а? Чай, все худо можется, нездоровится… в людях тошно жить…
так стало тому и быть! — довершил он, заливаясь громким смехом, причем верши его и все туловище заходили из стороны в сторону.
Вестимо, он теперь махочка: взять нечего;
ну, а как подрастет, произойдет ваше рыбацкое рукомесло,
так и он также подмогать станет…
Ну, хоть бы вот возьми он тебя,
так и за глаза.
— Сделали, сделали! То-то сделали!.. Вот у меня
так работник будет — почище всех вас! — продолжал Глеб, кивая младшему сыну. — А вот и другой! (Тут он указал на внучка, валявшегося на бредне.)
Ну, уж теплынь сотворил господь, нечего сказать!
Так тебя солнышко и донимает; рубаху-то, словно весною, хошь выжми… Упыхался, словно середь лета, — подхватил он, опускаясь на лавку подле стола, но все еще делая вид, как будто не примечает Акима.
—
Ну,
так что ж ты ломаешься, когда
так? Ешь! Али прикажешь в упрос просить?
Ну, а парнишку-то! Не дворянский сын: гляденьем сыт не будет; сажай и его! Что, смотрю, он у тебя
таким бычком глядит, слова не скажет?
— Э… э… ох, батюшка!..
Так ты, сват, ко мне в работники пришел наниматься!.. О-о, дай дух перевести…
Ну, нет, брат, спасибо!
— Ладно, — сказал он, — работник точно сходнее, коли станешь приносить в дом заработки…
Ну, а где ж бы ты взял
такого работника, который денег-то мало возьмет?
—
Ну,
так как же, по-твоему, стало, и мальчишку надо взять, а? — продолжал допытывать Глеб.
— Полно же,
ну! — вымолвил муж, переменив вдруг голос. — Посмеялся и шабаш!
Так уж и быть: будь по-твоему! Пущай оба остаются! Мотри только, не говори об этом до поры до времени… Слышь?
— Ну-ткась, сват, возьми-ка зачерпни поди водицы… Вон в углу стоит; давай сюда: мы его умоем, когда
так! — проговорил рыбак, ставя перед собою Гришку и наклоняя ему вперед голову. — Лей! — заключил он, протягивая ладонь.
— Вот, сватьюшка, что я скажу тебе, — произнес он с видом простодушия. — Останься, пожалуй, у нас еще день, коли спешить некуда. Тем временем нам в чем-нибудь подсобишь…
Так, что ли?
Ну, когда
так — ладно! Бери топор, пойдем со мною.
— А я и сам не знаю, за что, — отвечал со вздохом Ваня. — Я на дворе играл, а он стоял на крыльце;
ну, я ему говорю: «Давай, говорю, играть»; а он как пхнет меня: «Я-те лукну!» — говорит,
такой серчалый!.. Потом он опять говорит: «Ступай, говорит, тебя тятька кличет». Я поглядел в ворота: вижу, ты меня не кличешь, и опять стал играть; а он опять: «Тебя, говорит, тятька кличет; ступай!» Я не пошел… что мне!..
Ну, а он тут и зачал меня бить… Я и пошел…
— Шабаш, ребята! — весело сказал Глеб, проводя ладонью по краю лодки. — Теперь не грех нам отдохнуть и пообедать. Ну-ткась, пока я закричу бабам, чтоб обед собирали, пройдите-ка еще разок вон тот борт…
Ну, живо! Дружней! Бог труды любит! — заключил он, поворачиваясь к жене и посылая ее в избу. —
Ну, ребята, что тут считаться! — подхватил рыбак, когда его хозяйка, сноха и Ваня пошли к воротам. — Давайте-ка и я вам подсоблю… Молодца, сватушка Аким!
Так! Сажай ее, паклю-то, сажай! Что ее жалеть!.. Еще, еще!
— Тащи его сюда, Васютка, тащи скорей!
Так,
так! Держи крепче!..
Ну уж погоди, брат, я ж те дам баню! — заключил он, выразительно изгибая густые свои брови.
— Помиловать?
Ну, нет, сват; жди, пока рак свистнет!.. Миловать не приходится. Я потачки не дам… Отжустерить-таки надо на порядках. Знал бы, по крайности, что баловать не дело делать!
— Полно, батюшка.
Ну что ты, в самом-то деле! Он и
так бояться станет, — сказала, в свою очередь, Анна.
И добро бы, матушка, старые люди так-то осуждали:
ну, все бы как словно не
так обидно!
Ну, что я ему дался за скоморох
такой?
То не
так, это не
так —
ну, и не надыть!
—
Ну, а как нас вон туда — в омут понесет! Батя и то сказывал:
так, говорит, тебя завертит и завертит! Как раз на дно пойдешь! — произнес Ваня, боязливо указывая на противоположный берег, где между кустами ивняка чернел старый пень ветлы.
—
Ну, а как он догадается, что ты здесь…
так инда сердце все задрожит…
— А все как словно страшно… Да нет, нет, Ваня не
такой парень! Он хоть и проведает, а все не скажет… Ах, как стыдно! Я и сама не знаю: как только повстречаюсь с ним,
так даже вся душа заноет…
так бы, кажется, и убежала!.. Должно быть, взаправду я обозналась: никого нету, — проговорила Дуня, быстро оглядываясь. —
Ну, Гриша,
так что ж ты начал рассказывать? — заключила она, снова усаживаясь подле парня.
—
Ну да, видно, за родным… Я не о том речь повел: недаром, говорю, он так-то приглядывает за мной — как только пошел куда,
так во все глаза на меня и смотрит, не иду ли к вам на озеро. Когда надобность до дедушки Кондратия, посылает кажинный раз Ванюшку… Сдается мне, делает он это неспроста. Думается мне: не на тебя ли старый позарился… Знамо, не за себя хлопочет…
—
Ну, этот, по крайности, хошь толком сказал, долго думал, да хорошо молвил! — произнес отец, самодовольно поглаживая свою раскидистую бороду. —
Ну, бабы, что ж вы стоите? — заключил он, неожиданно поворачиваясь к снохам и хозяйке. — Думаете, станете так-то ждать на берегу с утра да до вечера,
так они скорее от эвтаго придут… Делов нет у вас, что ли?
— Да
таки — ништо! — смеясь, возразил Глеб. —
Ну, братцы, посмотрели мы на вас: хваты, нечего сказать!
Ну,
так вот, говорю, коровы у него стоят теперь смирно, не шелохнутся; смекай, значит, коли
так: быть опять снегу.
—
Ну, вот поди ж ты! А все дохнет, братец ты мой! — подхватил пильщик. — Не знаем, как дальше будет, а от самого Серпухова до Комарева, сами видели,
так скотина и валится. А в одной деревне
так до последней шерстинки все передохло, ни одного копыта не осталось. Как бишь звать-то эту деревню? Как бишь ее, — заключил он, обращаясь к длинному шерстобиту, —
ну, вот еще где набор-то собирали… как…
— Ладно,
так!..
Ну, Ванюшка, беги теперь в избу, неси огонь! — крикнул Глеб, укрепив на носу большой лодки козу — род грубой железной жаровни, и положив в козу несколько кусков смолы. — Невод свое дело сделал: сослужил службу! — продолжал он, осматривая конец остроги — железной заостренной стрелы, которой накалывают рыбу, подплывающую на огонь. — Надо теперь с лучом поездить… Что-то он пошлет? Сдается по всему, плошать не с чего: ночь тиха — лучше и требовать нельзя!
—
Ну, поворачивайся…
так!.. Ты, Васька, — продолжал старик, обращаясь ко второму сыну, который держал лодку крючком багра, — ты на корму.
Ну, все мы на местах?
—
Ну, вот что, грамотник, — примолвил он, толкнув его слегка по плечу, — на реку тебе идти незачем: завтра успеешь на нее насмотреться, коли уж
такая охота припала. Ступай-ка лучше в избу да шапку возьми: сходим-ка на озеро к дедушке Кондратию. Он к нам на праздниках два раза наведывался, а мы у него ни однова не бывали — не годится. К тому же и звал он нонче.
Тот скучает: знамо, досадно, завидки берут — положим,
так;
ну, а этому что?
—
Ну, что, дьячок, что голову-то повесил? Отряхнись! — сказал Глеб, как только прошло первое движение досады. — Али уж
так кручина больно велика?.. Эх ты! Раненько, брат, кручиной забираешься… Погоди, будет время, придет и незваная, непрошеная!.. Пой, веселись — вот пока твоя вся забота… А ты нахохлился; подумаешь, взаправду несчастный какой… Эх ты, слабый, пра, слабый!
Ну, что ты за парень? Что за рыбак? Мякина, право слово, мякина! — заключил Глеб, постепенно смягчаясь, и снова начал ухмыляться в бороду.
—
Ну, а насчет красных яичек не взыщи, красавица: совсем запамятовали!.. А все он, ей-богу! Должно быть, уж
так оторопел, к вам добре идти заохотился, — смеясь, проговорил Глеб и подмигнул дедушке Кондратию, который во все время с веселым, добродушным видом смотрел то на соседа, то на молодую чету.
Ну, как же ей после этого…
так и сидеть в девках-то?
—
Ну, не книжки,
так другое что! — подхватил он, оправляясь.
— Точно, — сказал он, — точно; слыхал я, рекрутов собирают; и не знал, что черед за тобою, Глеб Савиныч.
Ну,
так как же ты это… А? Что ж ты? — примолвил он, заботливо взглядывая на соседа.
—
Ну, не чаял я, что
так скоро! — проговорил Глеб, проводя ладонью по голове. — Я думал, Гришка на свадьбе на твоей попирует… Нет, не судьба, видно, ему!..
— Полно,
так ли? — вымолвил рыбак, устремляя недоверчивые глаза на приемыша и потом машинально, как словно по привычке, перенося их в ту сторону, где располагалось маленькое озеро. — Коли не приходил, мое будет дело;
ну, а коли был, да ты просмотрел, заместо того чтобы ждать его, как я наказывал, рыскал где ни на есть по берегу — тогда что?
—
Ну, уж денек! Подлинно в кабалу пошел! Точно бес какой пихал тогда, — говорил Захар, спускаясь по площадке, куда последовал за ним и приемыш. — А что, малый… как тебя по имени? Гриша, что ли?.. Что, братец ты мой, завсегда у вас
такая работа?
Так инда головня к сердцу моему подкатилась! «
Ну, говорю, дочка, посрамила ты мою голову!
Ну, как водится, помолишься святым образам, положишь отцу с матушкой три поклона в ноги, маленечко покричишь голосом, ину пору не шутя даже всплакнешь — все это
так по обычаю должно.
— Что говорить-то? И-и-и, касатка, я ведь
так только… Что говорить-то!.. А коли через него, беспутного, не крушись, говорю, плюнь, да и все тут!.. Я давно приметила, невесела ты у нас… Полно, горюшица! Авось теперь перемена будет: ушел теперь приятель-то его…
ну его совсем!.. Знамо, тот, молодяк, во всем его слушался; подучал его, парня-то, всему недоброму… Я сама и речи-то его не однова слушала… тьфу! Пропадай он совсем, беспутный… Рада до смерти: ушел он от нас…
ну его!..
—
Ну,
так принеси; мотри, скорей только; я и то было встретил вечор твоих молодцов: хотел наказать им…
—
Ну, точно, были это они вечор здесь, сам видел, своими глазами; уж так-то гуляли… и-и! То-то вот, говорил тебе тогда: самый что ни есть пропащий этот твой Захарка! Право же,
ну; отсохни мои руки, коли годится тебе
такой человек; не по тебе совсем…
—
Ну, нет, брат, сдается не
так. У нее коли надобность есть какая, подступить не смеет, три дня округ мужа-то ходит.
—
Ну, что ты, полоумный! Драться, что ли, захотел! Я рази к тому говорю… Ничего не возьмешь, хуже будет… Полно тебе, — сказал Захар, — я, примерно, говорю, надо не вдруг, исподволь… Переговори, сначатия постращай,
таким манером, а не то чтобы кулаками. Баба смирная: ей и того довольно — будет страх иметь!.. Она пошла на это не по злобе:
так, может статься, тебя вечор запужалась…
—
Ну, тогда-то и дело будет, а не теперь же! Старуха все расскажет… Экой ты, право, какой, братец ты мой! Говоришь: не замай, оставь; нет, надо было… Эх, шут ты этакой, и тут не сумел сделать!.. — промолвил Захар голосом, который легко мог бы поддеть и не
такого «мимолетного», взбалмошного парня, каким был Гришка.