Неточные совпадения
— Эк, какую теплынь господь создал! — сказал он, озираясь
на все стороны. — Так и льет… Знатный день! А все «мокряк» [Юго-западный
ветер на наречии рыбаков и судопромышленников. (Прим. автора.)] подул — оттого… Весна
на дворе — гуляй, матушка Ока, кормилица наша!.. Слава те, господи! Старики сказывают: коли в Благовещение красен день, так и рыбка станет знатно ловиться…
Снег валил густыми, липкими хлопьями; гонимые порывистым, влажным
ветром, они падали
на землю, превращаясь местами в лужи, местами подымаясь мокрыми сугробами; клочки серых, тяжелых туч быстро бежали по небу, обливая окрестность сумрачным светом; печально смотрели обнаженные кусты; где-где дрожал одинокий листок, свернувшийся в трубочку; еще печальнее вилась снежная дорога, пересеченная кое-где широкими пятнами почерневшей вязкой почвы; там синела холодною полосою Ока, дальше все застилалось снежными хлопьями, которые волновались как складки савана, готового упасть и окутать землю…
Никто не ждал от него скорого возвращения: все знали очень хорошо, что дядя Аким воспользуется случаем полежать
на печи у соседа и пролежит тем долее и охотнее, что дорога больно худа и
ветер пуще студен. Никто не помышлял о нем вплоть до сумерек; но вот уже и ночь давно наступила, а дядя Аким все еще не возвращался. Погода между тем становилась хуже и хуже; снег, превратившийся в дождь, ручьями лил с кровель и яростно хлестал в окна избы;
ветер дико завывал вокруг дома, потрясая навесы и раскачивая ворота.
И вот снова, как бы негодуя
на свою слабость,
ветер одним махом подобрал сизые тучи, бросился к опушке и, взметнувшись вихрем, помчался далее, увлекая
на пути мокрые желтые листья.
Но Глеб уже не слушал пильщика; беспечное выражение
на его лице словно сдуло порывом
ветра; он рассеянно водил широкою своею ладонью по багру, как бы стараясь собрать мысли; забота изображалась в каждой черте его строгого, энергического лица.
На третьи сутки после их прихода, в самую полночь, послышался неожиданно страшный треск, сопровождаемый ударами, как будто тысячи исполинских молотов заколотили разом в берега и ледяную поверхность реки; треск этот, весьма похожий
на то, как будто разрушилось вдруг несколько сотен изб, мгновенно сменился глухим, постепенно возвышающимся гулом, который заходил посреди ночи, подобно освирепелому
ветру, ломающему
на пути своем столетние дубы, срывающему кровли.
— Ну что ж ты стоишь, Ванюшка? Али уши запорошило? Ступай, бери шапку, — проговорил он, поглядывая
на сына, который краснел, как жаровня, выставленная
на сквозной
ветер, и переминался
на одном месте с самым неловким видом.
Глеб был в самом деле страшен в эту минуту: серые сухие кудри его ходили
на макушке, как будто их раздувал
ветер; зрачки его сверкали в налитых кровью белках; ноздри и побелевшие губы судорожно вздрагивали; высокий лоб и щеки старика были покрыты бледно-зелеными полосами; грудь его колыхалась из-под рубашки, как взволнованная река, разбивающая вешний лед.
Взгляни-ка ты
на себя, взгляни
на меня потом: ведь ты передо мной, что дуб стогодовалый; я же перед тобой — былие; всякий
ветер качает, всякий паренек, хошь бы вот мой внучек, Дунин сынишка, и тот к земле пригнет!..
Косвенное направление дождя и крепкий восточный
ветер плохо способствовали удачной ловле; но Глеб забрал в голову ехать
на промысел, и уже ничто в мире не в силах было заставить его изменить такому намерению.
И в самом деле, если б пребывание в студеной воде могло сокрушить Глеба, — если б ненастье, лютый
ветер, мокрая одежда, просыхавшая не иначе, как
на теле, в состоянии были производить
на него какое-нибудь действие, Глебу давным-давно следовало умереть.
Лаяли только собаки, да шумел
ветер, гулявший теперь
на просторе.
В самом деле, сквозь темноту можно было различить
на завалинке что-то белевшееся: казалось, сидел кто-то. Смолкнувший
на минуту
ветер позволил даже расслышать тяжкий вздох и затаенное рыдание.
К счастью,
ветер, зашумевший в эту минуту передними воротами, привлек внимание старушки: она прошла сени, загремела засовом, который замыкал дверь крыльца, и спустилась
на двор.
Он явственно расслышал голос жены и старухи; но сколько ни напрягал слух, думая услышать крики, звавшие
на помощь, ничего не мог разобрать.
Ветер дул с Оки и относил слова двух женщин.
Поверхность Оки,
на которой во всю ночь отражался, словно в зеркале, полный месяц и небо с бегающими по нем облаками, покрылась
на заре мелкой, чешуйчатой рябью; каждая из этих маленьких волн, бежавших в упор
ветру, почти видимо вырастала.
Разорванные в нескольких местах порывами
ветра, они точно обрушились, но остановленные посреди падения, мигом превратились в груды фантастических развалин, которые продолжали двигаться, меняя с каждою секундой свой цвет, величину и очертание: то падали они друг
на дружку, смешивались, растягивались тяжелыми закругленными массами и принимали вид исполинских темно-синих чудовищ, плавающих по разъяренному морю; то росли, вздымались, как горные хребты, и медленно потом расходились, открывая глубокие долины и пропасти,
на дне которых проносились клочки других облаков; то снова все это смешивалось в один неопределенный хаос, полный страшного движения…
Ока также освещалась этими переходящими лучами и выказывала
на мгновение свои пенистые буруны, разбивающиеся вдребезги; новый порыв
ветра, и снова все застилалось мраком.
При всем том подлежит сильному сомнению, чтобы кто-нибудь из окрестных рыбарей, начиная от Серпухова и кончая Коломной, оставался
на берегу. Привыкшие к бурям и невзгодам всякого рода, они, верно, предпочитали теперь отдых
на лавках или сидели вместе с женами, детьми и батраками вокруг стола, перед чашкой с горячей ушицей. Нужны были самые крайние побудительные причины: лодка, оторванная от причала и унесенная в реку, верши, сброшенные в воду
ветром, чтобы заставить кого-нибудь выйти из дому.
Благодаря силе, сноровке молодцов, а также хорошему устройству посудинки им не предстояло большой опасности; но все-таки не мешало держать ухо востро. Брызги воды и пены ослепляли их поминутно и часто мешали действовать веслами. Но, несмотря
на темноту, несмотря
на суровые порывы
ветра, которые кидали челнок из стороны в сторону, они не могли сбиться с пути. Костер служил им надежным маяком. Захар, сидевший
на руле и управлявший посудиной, не отрывал глаз от огня, который заметно уже приближался.
В каждом звуке: в шорохе соломы, приподымаемой порывами
ветра, в шуме воды, которая, скатываясь с кровель, падала в ближайшие лужи, поминутно слышались ему погоня и крики, звавшие
на помощь.
Приемыш не принимал ни малейшего участия в веселье товарища. Раскинув теперь руки по столу и положив
на них голову свою с рассыпавшимися в беспорядке черными кудрями, он казался погруженным в глубокий сон. Раз, однако ж, неизвестно отчего,
ветер ли сильнее застучал воротами, или в памяти его, отягченной сном и хмелем, неожиданно возник один из тех страшных образов, которые преследовали его дорогой, только он поднял вдруг голову и вскочил
на ноги.