Не прошло минуты, как уже Ермолай лежал в сенях, связанный по рукам и
по ногам; Петрушку также выводили из кабака; проходя мимо товарища, он сказал дрожащим, прерывающимся голосом...
Неточные совпадения
Он уже не глазел теперь
по сторонам; понурив голову, смотрел он печально на бежавшую под его
ногами дорогу, и не раз тяжкий вздох вырывался из груди бедного мужика.
Местами, впрочем, заметны были следы чьего-то заботливого попечения: целые груды хвороста и мелкого леса воздвигались, как бы предохраняя путника от трясины или топи; но путники, в числе их, разумеется, и Антон, старались
по возможности объезжать их; даже кляча последнего с необыкновенною тщательностью обходила эти поправки, догадываясь, вероятно, глупым своим инстинктом, что тут-то легче всего сломить
ногу или шею.
Изба, в которую рыженький ввел Антона, была просторна;
по крайней мере так показалась она последнему при тусклом свете сального огарка, горевшего на столе в железном корявом подсвечнике; один конец перегородки, разделявшей ее на две части, упирался в исполинскую печь с уступами, стремешками и запечьями, другой служил подпорою широким полатям, с которых свешивались чьи-то длинные босые
ноги и овчина.
Архаровна подошла, припадая с одной
ноги на другую, к окну избы, постучалась легонько
по раме клюкою и произнесла жалобно нараспев...
Эй ты, ваша милость, троскинский бурмистр, поди-ка, брат, сюда… — сказал он, обращаясь к необыкновенно толстому, неуклюжему ребенку лет пяти, сидевшему в углу под стенными часами и таскавшему
по полу котенка, связанного веревочкою за задние
ноги.
Вскоре почувствовал он под
ногами покатость горы,
по которой дней пять тому назад подымался на пегашке; смутно и как бы сквозь сон мелькнуло в голове его это воспоминание.
Когда очередь пришла Антону и Вавила, усадив его на ось телеги, ударил в первый раз
по колодке, посреди смолкнувшей толпы раздался вдруг такой пронзительный крик, что все невольно вздрогнули; почти в то же мгновение к
ногам Антона бросилась Варвара; мужики впихнули за ней Ваню и Аксюшу.
Всё хлопает. Онегин входит, // Идет меж кресел
по ногам, // Двойной лорнет скосясь наводит // На ложи незнакомых дам; // Все ярусы окинул взором, // Всё видел: лицами, убором // Ужасно недоволен он; // С мужчинами со всех сторон // Раскланялся, потом на сцену // В большом рассеянье взглянул, // Отворотился — и зевнул, // И молвил: «Всех пора на смену; // Балеты долго я терпел, // Но и Дидло мне надоел».
Остап тут же, у его же седла, отвязал шелковый шнур, который возил с собою хорунжий для вязания пленных, и его же шнуром связал его по рукам в
по ногам, прицепил конец веревки к седлу и поволок его через поле, сзывая громко всех козаков Уманского куреня, чтобы шли отдать последнюю честь атаману.
Паратов. Нет, я не так выразился; допускаете ли вы, что человек, скованный по рукам и
по ногам неразрывными цепями, может так увлечься, что забудет все на свете, забудет и гнетущую его действительность, забудет и свои цепи?
— И тогда, — прервал таможенный директор, — будь я киргизский баран, а не коллежский советник, если эти воры не выдадут нам своего атамана, скованного по рукам и
по ногам.
Неточные совпадения
— А потому терпели мы, // Что мы — богатыри. // В том богатырство русское. // Ты думаешь, Матренушка, // Мужик — не богатырь? // И жизнь его не ратная, // И смерть ему не писана // В бою — а богатырь! // Цепями руки кручены, // Железом
ноги кованы, // Спина… леса дремучие // Прошли
по ней — сломалися. // А грудь? Илья-пророк //
По ней гремит — катается // На колеснице огненной… // Все терпит богатырь!
«Не надо бы и крылышек, // Кабы нам только хлебушка //
По полупуду в день, — // И так бы мы Русь-матушку //
Ногами перемеряли!» — // Сказал угрюмый Пров.
Здоров, а
ноги слабые, // Дрожат; его-то барыня // В карете цугом ездила // Четверкой
по грибы…
Не знала я, что делала // (Да, видно, надоумила // Владычица!)… Как брошусь я // Ей в
ноги: «Заступись! // Обманом, не по-божески // Кормильца и родителя // У деточек берут!»
Я
по годам высчитывал, // Я миру в
ноги кланялся, // Да мир у нас какой?