Рыбин согнулся и неохотно, неуклюже вылез в сени. Мать с минуту стояла перед дверью, прислушиваясь к тяжелым шагам и сомнениям, разбуженным в ее груди. Потом тихо повернулась, прошла в комнату и, приподняв занавеску,
посмотрела в окно. За стеклом неподвижно стояла черная тьма.
Неточные совпадения
С улицы
в окно бездушными глазами
смотрела светлая, лунная ночь. Кто-то медленно ходил за
окном, скрипел снег.
А когда они ушли все трое, она,
посмотрев на них
в окно, взглянула на образа и тихо сказала...
Она ходила по комнате, садилась у
окна,
смотрела на улицу, снова ходила, подняв бровь, вздрагивая, оглядываясь, и, без мысли, искала чего-то. Пила воду, не утоляя жажды, и не могла залить
в груди жгучего тления тоски и обиды. День был перерублен, —
в его начале было — содержание, а теперь все вытекло из него, перед нею простерлась унылая пустошь, и колыхался недоуменный вопрос...
Ушли они. Мать встала у
окна, сложив руки на груди, и, не мигая, ничего не видя, долго
смотрела перед собой, высоко подняв брови, сжала губы и так стиснула челюсти, что скоро почувствовала боль
в зубах.
В лампе выгорел керосин, огонь, потрескивая, угасал. Она дунула на него и осталась во тьме. Темное облако тоскливого бездумья наполнило грудь ей, затрудняя биение сердца. Стояла она долго — устали ноги и глаза. Слышала, как под
окном остановилась Марья и пьяным голосом кричала...
На земле, черной от копоти, огромным темно-красным пауком раскинулась фабрика, подняв высоко
в небо свои трубы. К ней прижимались одноэтажные домики рабочих. Серые, приплюснутые, они толпились тесной кучкой на краю болота и жалобно
смотрели друг на друга маленькими тусклыми
окнами. Над ними поднималась церковь, тоже темно-красная, под цвет фабрики, колокольня ее была ниже фабричных труб.
Мать кивнула головой. Доктор ушел быстрыми, мелкими шагами. Егор закинул голову, закрыл глаза и замер, только пальцы его рук тихо шевелились. От белых стен маленькой комнаты веяло сухим холодом, тусклой печалью.
В большое
окно смотрели кудрявые вершины лип,
в темной, пыльной листве ярко блестели желтые пятна — холодные прикосновения грядущей осени.
— И ты прости… — повторил он тоже тихо.
В окно смотрел вечерний сумрак, мутный холод давил глаза, все странно потускнело, лицо больного стало темным. Раздался шорох и голос Людмилы...
Людмила встала, отошла к
окну, открыла его. Через минуту они все трое стояли у
окна, тесно прижимаясь друг к другу, и
смотрели в сумрачное лицо осенней ночи. Над черными вершинами деревьев сверкали звезды, бесконечно углубляя даль небес…
Людмила взяла мать под руку и молча прижалась к ее плечу. Доктор, низко наклонив голову, протирал платком пенсне.
В тишине за
окном устало вздыхал вечерний шум города, холод веял
в лица, шевелил волосы на головах. Людмила вздрагивала, по щеке ее текла слеза.
В коридоре больницы метались измятые, напуганные звуки, торопливое шарканье ног, стоны, унылый шепот. Люди, неподвижно стоя у
окна,
смотрели во тьму и молчали.
Мать беспокойно повернулась на лавке, — прямо на нее
в окно смотрела бездонная тьма, и
в тишину настойчиво вползал едва слышный шорох, шелест. Она заговорила почти шепотом и боязливо...
Татьяна разбудила ее, когда
в окна избы еще слепо
смотрели серые сумерки утра и над селом
в холодной тишине сонно плавал и таял медный звук сторожевого колокола церкви.
Остановясь у
окна, она
смотрела в бледное, пустынное небо, продолжая...
В то время, как Летика, взяв стакан обеими руками, скромно шептался с ним,
посматривая в окно, Грэй подозвал Меннерса. Хин самодовольно уселся на кончик стула, польщенный этим обращением и польщенный именно потому, что оно выразилось простым киванием Грэева пальца.
Неточные совпадения
—
Посмотрите, — сказал полковник, глядя
в окно, — какая публика собралась вас слушать. — Действительно, под
окнами собралась довольно большая толпа.
Она
смотрела мимо дамы
в окно на точно как будто катившихся назад людей, провожавших поезд и стоявших на платформе.
— Поди
посмотри, чего надо. Какая-то барыня, — сказал Капитоныч, еще не одетый,
в пальто и калошах, выглянув
в окно на даму, покрытую вуалем, стоявшую у самой двери.
В карете дремала
в углу старушка, а у
окна, видимо только что проснувшись, сидела молодая девушка, держась обеими руками за ленточки белого чепчика. Светлая и задумчивая, вся исполненная изящной и сложной внутренней, чуждой Левину жизни, она
смотрела через него на зарю восхода.
«Пятнадцать минут туда, пятнадцать назад. Он едет уже, он приедет сейчас. — Она вынула часы и
посмотрела на них. — Но как он мог уехать, оставив меня
в таком положении? Как он может жить, не примирившись со мною?» Она подошла к
окну и стала
смотреть на улицу. По времени он уже мог вернуться. Но расчет мог быть неверен, и она вновь стала вспоминать, когда он уехал, и считать минуты.