Неточные совпадения
А ещё лучше он по праздникам у кабака певал: встанет пред народом, зажмурится крепко,
так что на висках морщины лягут,
да и заведёт; смотришь на него — и словно песня в грудь ему из самой земли исходит: и слова ему земля подсказывает, и силу голосу дает. Стоят и сидят вокруг мужики; кто голову опустил и соломинку грызёт, иной смотрит в рот Савёлке и весь светится, а бабы даже плачут, слушая.
Был про Мигуна
такой рассказ: украл чего-то в селе, поймали его мужики
да и говорят...
—
Так и есть! Я давно знаю, кто я таков,
да боюсь попа! Ты погоди, дьячок, не говори ему! Придёт время — я сам скажу,
да…
Ревностно полюбил я церковное; со всем жаром сердца ребячьего окунулся в него,
так, что всё священно стало для меня, не только иконы
да книги, а и подсвечники и кадило, самые угли в нём — и те дороги!
Кроме меня, в уголке конторы сидел Иван Макарович Юдин, человечек немой души и всегда пьяненький. Телеграфистом он был,
да за пьянство прогнали его. Вёл он все книги, писал письма, договоры с мужиками и молчал
так много, что даже удивительно было; говорят ему, а он только головой кивает, хихикает тихонько, иной раз скажет...
Обижаться мне не время было,
да и не обидна привычка властей наших ругать людей, они ведь не
так со зла, как по глупости.
А меня уже и зло берёт: вот
так попал! Прямо с покаяния
да в окаянное! Говорю девушке...
— Сначала, — говорит, — один красавец обманул, я же назло ему другого завела,
да так и заигралась… А теперь, иногда, и из-за хлеба приходится мужчину принять.
— За свои грехи — я ответчица! — говорит она, наклонясь ко мне, и вся улыбается. —
Да не кажется мне велик грех-то мой… Может, это и нехорошо говорю я, а — правду! В церковь я люблю ходить; она у нас недавно построена, светлая
такая, очень милая! Певчие замечательно поют. Иногда
так тронут сердце, что даже заплачешь. В церкви отдыхаешь душой от всякой суеты…
— Это, — говорит, — на мужиков богом возложено, а я — мещанин,
да ещё в казённой палате два года служил,
так что вроде начальства числю себя!
Такие речи не интересны были мне — я, может, и сам тоже знаменитейшей фамилии,
да ведь не в прадеде сила, а в правде, и вчера — уже не воротится, тогда как завтра — наверное — будет!
Дело это любовное понравилось мне; то есть приятно было видеть Антония хоть на любовь — дело немудрое — способным. Сам-то я в ту пору холоден к этому был,
да и монашеское распутство отвращало в сторону, ну, а отец Антоний — какой же монах?.. Женщина его, по-своему, красива — свеженькая
такая, словно новая игрушка.
Объяснить, зачем я это ей сказал, не умею: в ту пору всё чаще вспыхивали у меня
такие мысли, — вспыхнет
да и вылетит искрой в глаз кому-нибудь. Казалось мне, что все люди лгут, притворяются.
Когда я разрубил ногу, отвели меня в гостиницу, положили в маленькой комнатке под лестницей,
да так и остался я в ней жить.
— Цыц! — кричит, — мышь амбарная! И впрямь, видно, есть в тебе гнилая эта барская кровь. Подкидыш ты народный! Понимаешь ли — о ком говоришь? Вот вы все
так, гордионы, дармоеды и грабители земли, не знаете, на кого лаете, паршивые псы! Обожрали, ограбили людей, сели на них верхом,
да и ругаете: не прытко вас везут!
— Куда, — мол, — по жаре
такой? Хлеб, чай, сахар есть у нас.
Да и не могу я отпустить тебя — отдай обещанное!
— Видимо, боитесь вы смешать себя с людьми и потому — может быть, безотчётно — думаете: хоть болячки,
да мои! И
таких болячек — ни у кого нет, кроме меня!
— Ты, брат, говори, — это хорошо! А волосищи-то всё-таки срежь хоть на аршин: грязно с этакой копной,
да и людям смешно.
— Знал,
да позабыл. Теперь сначала обучаюсь. Ничего, могу. Надо, ну и можешь. А — надо… Ежели бы только господа говорили о стеснении жизни,
так и пёс с ними, у них всегда другая вера была! Но если свой брат, бедный рабочий человек, начал, то уж, значит, верно! И потом — стало
так, что иной человек из простых уже дальше барина прозревает. Значит, это общее, человечье началось. Они
так и говорят: общее, человечье. А я — человек. Стало быть, и мне дорога с ними. Вот я и думаю…
Неточные совпадения
Почтмейстер.
Да из собственного его письма. Приносят ко мне на почту письмо. Взглянул на адрес — вижу: «в Почтамтскую улицу». Я
так и обомлел. «Ну, — думаю себе, — верно, нашел беспорядки по почтовой части и уведомляет начальство». Взял
да и распечатал.
Городничий.
Да как же вы осмелились распечатать письмо
такой уполномоченной особы?
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь
да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это
такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Хлестаков.
Да вот тогда вы дали двести, то есть не двести, а четыреста, — я не хочу воспользоваться вашею ошибкою; —
так, пожалуй, и теперь столько же, чтобы уже ровно было восемьсот.
Осип.
Да что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь вам,
да все, знаете, лучше уехать скорее: ведь вас, право, за кого-то другого приняли… И батюшка будет гневаться, что
так замешкались.
Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.